Съевшие яблоко

И радостно втянула полной грудью сладкий, почти летний воздух, только когда показались самые маленькие. Семь, восемь, девять лет. У них еще не было никаких забот, они весело смеялись, едва выпорхнув из дверей, принимались весело носиться по двору, распугивая в лужах жирных голубей.

Нина громко, звонко рассмеялась.

С шумом и гомоном в двери принялись вываливаться стайки пятиклассников. Сначала девочек, потом мальчиков. С большими ранцами в расстегнутых по весне куртках и развязанных шарфах.

Нине становилось все лучше и лучше. Блаженное чувство эйфории заполняло ее сознание. Вот-вот ей и самой снова будет десять. И наступит то светлое время, когда ей было хорошо. Весело, легко. И она перестанет бояться.

— Ну-ка идем, давай быстрее!

Нина вздрогнула и в страхе шарахнулась в тень.

Не будь этого движения старуха быть может и не обратила бы на нее внимания. А так настороженно обернулась и вперила в затаившуюся в полумраке фигуру в капюшоне подозрительный взгляд.

За руку она тащила упрямившегося мальчишку-второклассника с огромным ранцем за спиной. Взгляд старухи, обращенный на Нину стал угрюмым и любопытным.

Нина еще ниже опустила голову, позволяя тени капюшона окончательно скрыть лицо и сделав бесшумный шаг назад скрылась за чахлым кустарником. Сердце ее отчаянно испуганно колотилось.

Она торопливо, чувствуя за спиной взгляд, пошла прочь от школы. Она знала — старуха смотрит на нее сзади. И Нине снова становилось холодно. Пальцы стыли в карманах ветровки.

Домой она вернулась кружным путем, через соседние улицы, с другой станции метро.

У порога снова пришла усталость. Дрожащими руками оперлась она о стену, пытаясь снять обувь. Вяло раз, другой скребнула носком по пятке, пытаясь стянуть кеды. Через силу, с напряжением стянула с плеч куртку.

И все же, раздевшись, медленно и тщательно свернула каждую вещь и сложила складочка к складочке.

Потертые кеды поставила у дверей, поджав носками створку.

Чтобы увидеть, если придет Вася.

72

В другой школе, в Балашихе тоже заканчивались занятия. И ребята так же, как и московские, расходились по домам или бежали в парк, радуясь первым по-настоящему весенним дням.

— А у тебя папа теперь насовсем ушел? — спросил Ян, загребая носками ботинок воду в первых весенних лужах. Вечером ему бы, конечно, за это влетело. Но сейчас он об этом подзабыл.

Кира от нечего делать провожала его до электрички. Последние дни она пользовалась любой возможностью погулять. Задерживалась в школе после уроков, ходила в парк, шла смотреть книги в магазине. Лишь бы не домой.

Поэтому и сегодня брела рядом с одноклассником по залитом солнцем школьному двору и хмуро смотрела под ноги:

— Теперь, наверное, да.

За зиму она очень изменилась. Яну, который видел одноклассницу каждый день, такие перемены были не заметны. Зато людям, редко встречавшим Киру Савицкую, разительный контраст сразу бросался в глаза.

Кира, как казалось, стала выше и взрослее. Хотя совсем не вытянулась. Просто исчезла милая, трогательная припухлость детских щечек. Заострились черты лица, исчезли забавные ямочки. Вся фигура ее изменилась, приобрела угловатые подростковые черты. И в манерах появилось новое. Раньше Кира всегда улыбалась — чистой открытой улыбкой, с любовью ко всему миру. Теперь все больше хмурилась и молчала. Иногда только прорывались у нее торопливые горячие слова и почти всегда они были наполнены недетской усталостью и обидой.

— Он теперь с той женщиной живет. В нашей новой квартире. Мама туда ездила, а отец замки сменил. — При словах "та женщина" на лице Киры тоже появилось новое непривычное для нее неприязненное выражение.

Ставицкий уходил из дома на протяжении всей зимы. Уходил долго, мучительно. И этот тягостный процесс выел душу и у матери и у дочери.

Сначала он пропал на неделю. Даже не взяв с собой вещей. Жена плакала, звонила на отключенный телефон. То рвала свидетельство о браке, то ездила в контору. Позже оказалось, что отец ездил с той женщиной куда-то на море, а поставить в известность не удосужился.

Потом вернулся, прожил в семье еще три недели. Так, будто ничего не случилось. Потом начал ночевать не каждый день: то дома, то на новой квартире. Пока однажды Кира не вернулась домой и не обнаружила полупустую квартиру. Отец ушел не предупредив, ни слова не сказав накануне вечером. И подгадал так, чтобы мать уехала в Москву к бабушке.

Забрал, как с горяча кричала мать, все. И не только свои вещи, но даже новый телевизор, пылесос и кулон, который давно купили Кире на пятнадцатилетие и берегли в сейфе.

Мать проплакала три дня.

— Твой папа теперь на ней женится? — любопытно спросил мальчик.

Девочка стиснула губы так, что они превратились в тонкую ниточку:

— Не знаю. Может быть.

— А ты? — Ян заглянул ей в лицо.

— Что я? — хмуро бросила та в ответ. Хотя и понимала о чем речь, Кира не хотела отвечать.

— Ну… — мальчик замялся. — Она теперь будет тебе вроде мачихи?

— Нет! — Кира так резко остановилась, что рюкзак в руке больно саданул ее по коленке. — Не будет она мне мачехой — у меня мать есть!

Мальчик стушевался, но не унялся: