Съевшие яблоко

— Вас вообще не волнует, что она творит? Как вы могли притащить такую хабалку в нормальную школу? — Елена Станиславовна вскипала с каждым словом.

Тот не нашелся, что ответить:

— Может вы пройдете? — заискивающе пролепетал он.

— Нет уж, я тут постою! — голос Елены Станиславовны звенел. И эхом отдался в пустом коридоре многоквартирного дома, — как вы могли ее взять, если сладить не можете?!

Мужчина нелепо хмурил кустистые брови:

— Понимаете, у нас пока еще сложный период…

— Период?! — Елена Станиславовна в негодовании всплеснула руками, — пока что страдает мой ребенок! У вас свои-то дети есть?! — и не слушая перебила, — а у меня есть! И я своему сыну скатиться не дам! — она с шумом втянула воздух, — вы хоть представляете, в какие места она шляется, как себя ведет? Куда моего сына таскает?! — тут она нечаянно дала визгливого петуха, одернула себя, гулко выдохнула и уже тоном ниже с укоризной проговорила, — вы же интеллигентный человек, неужели не понимали с чем связываетесь? Таких как она, — но надолго ее не хватило и голос снова начал предательски завышаться, — надо держать в клетке. Чтобы она не касалась нормальных детей. У меня ребенок нормальный, слышите, нормальный! — последнее слово она выкрикнула по слогам, — а вашу тварь надо изолировать. Таким одна дорога и нечего с ними носиться.

— Ну что вы… это уж слишком.

Он мямлил и заикался, но Елена Станиславовна по одному только выражению глаз видела — он думает так же как она. Понимает, что таким выродкам, как эта девица не место рядом с порядочными людьми, им вообще нигде нет места. Елена Станиславовна на секунду почувствовала даже смутное сочувствие к этому человеку. Но не дала этому чувству укорениться — у нее был свой ребенок. И сейчас она должна была действовать только в его интересах, отбросив все прочие сентиментальные порывы.

Она решительно выпрямилась, хотя и достигала старику едва ли до плеча. Горделиво напряглась всем своим полным телом и вызывающим жестом поправила висящую на руке большую сумку:

— Принимайте меры! — она негодующе и с угрозой (во всяком случае ей так казалось) окинула мужчину взглядом, — что хотите делайте, но чтобы ее рядом с моим ребенком больше не было. А не то, я сама меры приму, ясно вам?

Что она имела ввиду под последней громкой фразой Елена Станиславовна и сама толком не знала, но осталась довольна пристыжено-растерянным выражением, которое осталось на лице старика.

С этим она не прощаясь развернулась на месте и решительным шагом направилась к дверям лифта. С этого дня она решила браться за жизнь сына как следует и уже больше не выпускать его судьбу из своих крепких рук.

А между тем все сказанное в коридоре — каждое слово — слышала из своей комнаты Лиза.

Стояла, прижавшись лбом к чуть приоткрытой двери, и сжимала зубы:

Злобная ведьма, — едва шевеля губами шептала Лиза. С таким чувством, что у нее подрагивала верхняя губа и на глазах накипали слезы, злобная. Жирная ведьма.

Именно такой ей представлялась любая чужая мама. Толстая, важная, надутая и непременно с сумкой. Почему-то Лиза атрибутом любой взрослой женщины считала большую сумку. Все они были такие и в подъезде, где они жили с матерью, и во дворе и в школе. Приходили с ее одноклассниками, выспрашивали, беспокоились, справлялись, лебезили перед классной. И все у них оказывались виноваты, только не свой ребенок.

Конечно, свой всегда самый хороший. Эта даже к старику пришла — Лиза стискивала губы в тонкую полоску.

И конечно Денис Матвеевич молчал.

Хотя Лиза на него и не надеялась, его молчание все равно отдавалось тубой обидой. За нее никто никогда не вступался. Мать даже не ходила на классные собрания, потому ей не нравилось, как на нее там смотрят. И когда в восемь лет одноклассницы начали устраивать девочке темную — зажимать в глухих углах в перемену, наваливаясь толпой, она тоже не вступилась, не пошла в школу. А Лиза ревела и размазывала сопли по щекам. Они говорили ей разное. Что позорит класс, что уродка и что мать алкашка. Что отец бросил. Говорили это из-за Лизы, потому что она такая страшная и тупая. Потому что "испугался, когда тебя увидел". А Лиза не знала почему у нее нет отца. И верила.

На самом деле и в школе никто ничего не знал про отца Романовой, но вот один раз случайно ввернули и привязалось. Потому что Лиза разревелась, вместо того, чтобы кинуться с кулаками. А смотреть, как плачет Романова всем понравилось.

— Я сама меры приму!

Лиза вспыхнула. Даже хотела сама выскочить в коридор.

Но запуталась в ногах, споткнувшись о брата. Оказывается малыш уже давно стоял у ее колен. Молчал, инстинктивно боясь хныкнуть и обеспокоенно смотрел сестре в лицо. Испуганными и вопросительными глазёнками. Все слышал, что кричали в коридоре, но своим младенческим интеллектом еще ничего не понимал. Зато чувствовал: сестра волновалась, и он волновался.

А в коридоре говорил Денис Матвеевич — мямлил и извинялся, безропотно соглашаясь с каждым словом.

Лиза подхватила малыша под мышки, взгромоздила себе на руки и захлопнула дверь: