Съевшие яблоко

— Тебе все можно, хочешь по улицам шляйся, хочешь в ментовке сиди! Из-за тебя-то ни у кого инфаркта не будет! Ни о ком беспокоиться не надо! Тебе и в институт не поступать, можно и школу не кончать. Иди вон шляйся, тебя твои хачики базарные ждут.

— Да ладно тебе. — Губы девочки жалко, болезненно скривились, но она все еще с надеждой смотрела на приятеля.

А он уже глядел на нее так, как всю жизнь смотрели все остальные.

— Неа, нифига — мне не ладно! Я не такой как ты. Хочешь шляться — иди шляйся. Иди вон напейся и пусть они там тебя отдерут всем базаром, ты только рада будешь. Правильно мать говорит — ты конченая! Это же тебе так нравится! Давай иди — делай что хочешь!

Иногда Лизе снились такие сны: мир стал другим, не таким как минуту назад. Она бегала по улицам и не узнавала домов и людей и ей было холодно. И тоскливо страшно, ноющим высасывающим внутренности страхом. И сейчас страх был похожим.

— Предел мечтаний — с вонючими хачиками напиться. — Все не унимался парень, — шлюха ты и алкашка. И не надо мне тут больше сопли размазывать, какая ты несчастная. Тебе наверное самой больше всех понравилось! А я… и вообще… — зашёлся он и запутался в бессильной злобе. Потому что все уже было сказано, и дальше некуда. И потому бросил последнее, отчаянное, — короче все, не лезь ко мне вообще. Пошла ты.

Обогнул ее и пошел прочь, увязая в снегу здоровенными ботинками-снегоступами.

А Лиза в бессильной обиде сморгнула слипшимися ресницами, втянула воздух и изо всех сил закричала вслед:

— Да сам ты пошел! Больно надо! — а голос вдруг получился какой-то писклявый и совсем неубедительный. Но Лиза-то себя не слышала и кричала, — кому ты нужен, мамочкина сына? Иди-иди, главное мамку не обижай! А-то отшлепает!

Но Никита не оборачивался, даже не слушал. Топал и топал и уже приближался к калитке. На плечи его медленно порошил снег.

А голос девочки уже и срывался на визг:

— Урод, уебок! Да я с тобой только и жалости дружила! Да ты…

А дальше не придумала.

Запуталась и замолчала. И от того как глупо по-детски высоко прозвучал ее голос стало еще обиднее. И оттого на глаза навернулись слезы и зажгло замерзшие веки.

Лиза осталась в одиночестве стоять у турников. Пальцы ее и нос покраснели на морозе, шапка сбилась, и всю ее маленькую фигурку медленно покрывал снег.

28

Лиза никогда не плакала. Плачут только маленькие — такие, как Янка. А она давно взрослая, ее никто не может так сильно обидеть. Ну разве что после того случая с Ашотом — но это другое, там бы кто угодно заплакал.

Она и сейчас не плакала, просто глаза жгло с мороза. Лиза сидела на своей неряшливо заправленной кровати, поджав ноги в носках, на одном из которых зияла дырка, и выла, опустив голову на скрещенные на коленях руки. Внутри разливалась бесконечная глухая обреченная обида. Жгла и кусалась. И не выходила даже через слезы.

— Из, ну Из… не па-ач, — с пола Ян смотрел на нее полными испуга глазами. Дергал за штанину, пытаясь привлечь к себе внимание и запинаясь уговаривал, — не па-ач, не па-ач…

— Отцепись. — Девчонка увернулась и раздраженно выдернула штанину из цепких пальчиков. Ей хотелось остаться одной, выплакаться, забиться в темную щель.

Но маленький этого не понимал.

Он только сильнее вцепился, потянул ее за ногу, стаскивая носок. Малыш шмыгнул носом, скуксился и потянулся к сестре, ища внимания и успокоения — такая Лиза его пугала. Тонкий и жалобный детский голосок не умолкал.

— Да отвяжись ты! — Лиза истерично взвизгнула, дрыгнув ногой, — исчезни! — и с силой двинув щиколоткой, выдернула носок из его пальцев. Она хотела просто вырваться, а нечаянно толкнула.

Крошечный мальчик от такого удара отлетел, звучно шлепнулся на ковер.

На секунду оба удивленно замерли. А потом Лиза снова отчаянно уткнулась лицом в руки. Все было так плохо, что хуже некуда, и раньше она еще ни разу не шлепнула Янку.

А тот и не пикнул. Судорожно вдохнул, скуксив личико. Вытаращился на сестру полными слез глазами.

А потом тихонько, на корточках, замирая и вздрагивая подобрался обратно. Уселся на коленки у кровати, боязливо поглядывая наверх. Но только через пару минут решился протянуть подрагивающую ладошку и уцепиться за длинную штанину.

Но Лиза его уже не видела. Она прятала лицо и плакала.

Плакала и плакала.

Блок 3. Добро и зло…

29.

— Ах ты ублюдок, да я тебя!!!

Но прежде, чем "она его", мальчик кинулся бежать.

Он не боялся сестры, он сестру очень любил. Но точно знал, когда от нее надо убегать.

И даже несмотря на то, что физически слабый десятилетний Ян Романов все уроки физкультуры проводил сидя на скамейке, тут он проявлял чудеса ловкости. Его гнал страх, и Ян спасался.

Лиза была пьяна, а пьяной Лизе море по колено.

Сестра могла ударить, толкнуть, запереть в шкафу, а наутро даже не вспомнить. Она себя-то не помнила, не то, что его. Зато Ян все помнил и потому мчался как угорелый.