Сезон

Кусочки хлеба мигом были съедены, но это только подхлестнуло аппетит. Я попытался его обмануть, набрав из-под крана полную кружку воняющей хлоркой воды, и с отвращением выпил ее одним махом. Подумалось о холерных палочках и прочих радостях канализации, но я успокоил себя тем, что в хлорке никакая зараза не выживет.

Голод немного отпустил. Теперь можно было обдумать свое положение. К этому располагало еще то, что в камере погас свет. Видимо такой здесь была команда «отбой».

Я раскатал матрац на нарах и, улегшись на него, закрыл глаза. Вспомнился сегодняшний следователь и как он с недоверием и сарказмом слушал мое объяснение. Единственной причиной этому должны были быть какие-то веские улики против меня. Карабин, из которого стрелял Игорь, принадлежал мне и мог быть найден милицией, если Игорь его бросил.

– Или сам принес в милицию! – вдруг подумалось мне.

Я живо представил себе Игоря, точно так же как я сегодня, дающего объяснение тому же следователю. Только из его объяснения получалось, что стрелял не он а, я.

– Но ведь отпечатки пальцев на карабине были его, – размышлял я, – если он только их не стер.

Тут я вспомнил наш последний праздничный ужин, когда мы радовались найденному кладу, а Витек с Игорем пекли картошку. Игорь тогда надел тряпичные перчатки, в которых он выкатывал картошку из костра. Но вот снял ли он их, взяв в руки карабин, я не мог вспомнить, как не старался. Если он стрелял в перчатках, то пальцы на карабине останутся только мои. Да и на стреляных гильзах тоже, ведь патроны заряжал я.

От такого расклада мне стало не просто плохо. Меня бросило в жар и, вскочив, я заходил по камере. Выхода не было. Оставалась еще маленькая надежда на то, что Игорь все-таки снял перчатки перед стрельбой. Но это было слабым утешением, потому что надо быть полным дураком, что, готовясь убивать, оставлять на оружии свои следы рук.

То, что Игорь замыслил это заранее, я был уверен. Это чувствовалось по всему его спокойному поведению, когда он начал стрелять. Вообще-то я не был циником и верил друзьям. Игорь никогда раньше не давал повода усомниться в его порядочности за все те годы, что я его знал. Он никогда не жадничал и готов был поделиться последним в наших многочисленных совместных путешествиях.

Тем сильнее был шок от моих выводов. В глубине души я сначала отказывался в это верить, списывая все на внезапный приступ ярости. Но чем больше я думал об этом и вспоминал поведение Игоря, тем больше убеждался в том, что он решился на убийство, когда начал ругаться с Айно для отвода глаз. А когда пек картошку, наверное, уже поставил на нас с Витьком крест. Может он даже по мне специально промахнулся, чтобы не лишать следствие подозреваемого.

Я подошел к раковине открыл кран, сунул голову под струю ледяной воды и стоял так некоторое время, пока не заломило в висках. Потом я вытерся курткой и сел на нары. Все теперь было ясно. Я был полным идиотом! Мало того, я был убийцей, у которого был мотив – золото! Завтра, или уже сегодня с карабина снимут отпечатки пальцев, и всем моим объяснениям будет грош цена, потому что есть два трупа, мой карабин, и золото, которое у меня изъяли.

Сколько мне дадут за умышленное убийство двух человек, я не знал, но от этого становилось только хуже. Воображение услужливо рисовало картины одна страшнее другой. Вот я в полосатой робе больной туберкулезом отбываю пожизненное заключение, и умираю в тюремной больнице всеми забытый. Или вот я в зимнюю стужу валю лес, на лесоповале в ближайшие двадцать лет и выхожу на свободу дряхлым стариком.

Все эти картины пробегали у меня перед глазами до тех пор, пока я до боли не сдавил переносицу указательными пальцами. Наконец меня свалила усталость, и я забылся тяжелым сном, мечтая уснуть и не проснуться.

Мечта не сбылась. Я проснулся от лязга дверей. Подавали завтрак. Первый раз в жизни я так радовался миске рисовой каши – размазни и кружке чая с черным хлебом. Поев, я улегся на нары и прислушался к себе. Странное спокойствие овладело мной. Ситуация была ясна как белый день – я в полном дерме. От понимания этого стало как-то легко, и холодный расчет подсказал, что единственным выходом для меня будет побег.

Что делать потом, я не знал, но в любом случае бежать собирался в сторону дома. Перспектива подпольной жизни меня, конечно, пугала, но еще больше пугала полная определенности жизнь на зоне, откуда выхода не предвиделось. И потом, сидя за решеткой, доказать свою невиновность будет вообще невозможно. Приняв решение, оставалось только осуществить его, но это уже было делом техники.

Не зная тюремных порядков, я все-таки предполагал, что меня когда-нибудь выведут из этой камеры. На прогулку, ли на допрос ли, но в любом случае я окажусь снаружи, и буду ждать удобного случая, чтобы сбежать. То, что это надо сделать как можно быстрее я понимал, иначе от здешней диеты через неделю сил совсем не останется.