Сезон крови

Из чувства отрицания или в силу неспособности осознать ее слова я откликнулся взрывом нервного смеха. Джулия Хендерсон утверждала, что демоны окружают нас со всех сторон; и Клаудия тоже либо безоговорочно верила в это, либо совершенно свихнулась. Либо и то, и другое.

– Я не говорю про каких-нибудь сектантов, которые танцуют вокруг костра в шелковых рясах и зовут себя сатанистами только ради того, чтобы обкуриться и потрахаться под тупой рок-н-ролл, – сказала Клаудия. – Я говорю про мрак. Про настоящую тьму и настоящих тварей, что в ней живут и охотятся, понимаешь? Это не какой-нибудь фильм, тут все на самом деле. Им не нужны какие-нибудь наркоманки вроде меня, уличные потаскушки или даже девочки, которые пропадают из местных магазинчиков, парков, школьных дворов и даже собственных кроваток среди ночи; мы – всего лишь мелочи, игрушки, чтобы попользоваться и выкинуть. Они подбирают тех, кто постарше, вроде его мамаши. Девиц из маленьких городков, что приехали в Нью-Йорк или Лос-Анджелес ради красивой жизни. Показывают им мрак, показывают им путь и отправляют обратно в мир, чтобы породить следующую волну.

– Следующую волну чего?

– Убийц. Разрушителей. Пожирателей.

Будьте трезвы, не спите! Ваш противник, дьявол, бродит, как лев рыкающий, ищет, кого сожрать. Последние слова Бернарда на его посмертной записи.

Внезапно мне стало тесно в крохотной кухне, как будто ее стены начали сдвигаться.

– Ерунда какая-то. Да Бернард не знал даже, кто его отец. Его мать никогда об этом не говорила.

– Как ты думаешь, почему?

– Скорее всего, потому, что и сама не знала.

– Или потому, что отлично знала.

Меня охватил гнев.

– Так что, теперь я должен поверить, что среди нас под видом людей ходят демоны, и именно они в ответе за все зло на свете? Не мы, не человечество, а демоны? Все из-за них? Что дальше, садовые гномики? И дай-ка угадаю, отцом Бернарда был сам Дьявол, так? Бернард у нас, значит, ребенок Розмари? Да ладно! Херня это. Я уже сказал: я тут не в игры играю. Мне нужны ответы, а не гребаные сказочки из темных веков.

– О-о-ой, большой сильный мужик требует ответов! – Клаудия притворно поежилась. – Ты сам ко мне пришел, помнишь? Сам начал рассказывать о своих снах и видениях. Сам хотел знать правду. Так что слушай внимательно, придурок. Я ни разу не сказала, что кто-то, кроме людей, виноват во всем плохом, что есть в мире. Но люди выбирают, принимают решения, ясно? Искушения повсюду, и как только выбор сделан, на людей начинают влиять определенные силы. Силы, которые существуют на самом деле. И хорошие, и плохие. И они вечно друг с другом воюют. Они в нас самих и повсюду вокруг – и ты сам это знаешь. Мы все знаем, потому что слышим голоса в голове, шепот – и просто учимся не обращать на них внимания, отмахиваемся, придумываем ярлыки вроде «сознания». Так устроен мир, Платон. И этот, и потусторонний.

Я провел рукой по промокшим от пота волосам.

– Господи, я так запутался…

– Этим-то и питается зло. Замешательство. Заблуждение. Неуверенность. Хаос. И чем дальше заходишь – тем хуже. Зло становится все сильнее и иррациональнее, потому что во мраке ничто не имеет смысла. – Клаудия сунула в рот новую сигарету. – Добро пожаловать во взрослый мир, засранец.

– Я знал мать Бернарда, – с нажимом проговорил я. Крошечные бикини и коротенькие полотенца, они вечно соскальзывают, сползают, падают – а под ними гладкая, поблескивающая от крема загорелая кожа. – Я знал Линду. – Комната наверху у лестницы, ее спальня: кровать у дальней стены, разномастные тумбочки по обеим сторонам изголовья, переполненные пепельницы и пустые бутылки. – Она была чудаковатой, но… – Повсюду валяется или рассована по пластиковым корзинам одежда, как будто ее небрежно раскидывали вокруг; гладильная доска у одной стены, туалетный столик с зеркалом и платяной шкаф – у другой, – …совершенно безобидной. – Губная помада и косметика, маленькие бутылочки с лаком, одеколоном и дезодорантом, баночки с мылом и порошками звякают, ударяясь друг о друга. – Я знал ее, – снова сказал я.