Сезон крови

Она вздохнула.

– Я иду в душ.

– Тони, – сказал я, надеясь, что мой голос не выдает всю глубину моего отчаяния, – в печали, в радости или безразличии мне нужно знать, есть ли в моей жизни хоть что-то настоящее, осталось ли в ней что-то тем, чем кажется, понимаешь?

– Понимаю. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Я очень хорошо тебя понимаю. А знаешь, почему? Хочешь знать, почему я так хорошо тебя понимаю, Алан? – Она на секунду умолкла, затем продолжила: – Потому что мне нужно то же самое.

С бухты подул ветерок, всколыхнув занавески; с улицы донесся вой сирены. Мимо пронеслась пожарная машина, следом за ней – скорая. Было еще недостаточно тепло, чтобы оставлять окна нараспашку на всю ночь, так что я счел это знаком и закрыл окно, как будто надеялся, что мне удастся отгородиться от остального мира так же, как от шума Главной улицы. Я замер у окна, отказываясь смотреть на стекло из страха перед тем, что может смотреть на меня оттуда. Все внезапно стало таким бессмысленным.

– Просто скажи, что это не по любви, – попросил я так тихо, что не был даже уверен, расслышала ли она.

– Почему ты всегда предполагаешь, что нам хочется разного?

– Просто скажи.

– Это не по любви.

У меня перехватило дыхание, потом свело живот, и я подумал, что меня вот-вот стошнит, но ощущение прошло быстрее, чем я предполагал. Обстоятельства как будто не располагали к скандалу, воплям и слезам и прочим драматическим средствам, обычно связанным с подобными разборками. Вместо этого мной овладело почти что спокойствие неутолимой тоски, что-то вроде немедленного состояния скорби. Бернард был мясником. Моя жена спала с другим мужчиной. Мир разбился и разлетелся на миллион осколков. И все это произошло абсолютно беззвучно.

– Ты всегда так отчаянно одинок, – сказала она. – Даже когда я стою рядом с тобой.

Я подавил желание протянуть руку и коснуться ее, обнять ее и уверить, что все будет хорошо. Но вместо этого я пожал плечами, не зная, как поступить.

Видя в моей нерешительности возможность сбежать, Тони разочарованно покачала головой и пропала за дверью ванной комнаты. Вскоре зарокотали трубы, зашумел душ, и я представил ее себе обнаженной, под струями, в клубах пара: мыльные руки скользят по мокрой коже, очищая тело, которое я знал до мельчайших подробностей.

Я задумался о той женщине с кладбища животных. Принимала ли она душ в день гибели? Пыталась ли она тоже отмыться? Не была ли эта попытка запоздалой? Знала ли она, что этот день был последним в ее жизни? Прожила ли она свой последний день на Земле, хотя бы догадываясь о поджидавших ее ужасах, или они были полнейшей неожиданностью, и мрачный жнец выскочил из-за пенопластового камня, как какой-нибудь шутник в дрянном парке развлечений?

Мне казалось, что все мы похожи, все до единого выщерблены и поцарапаны, побиты жизнью и кое-как держимся на булавках и клейкой ленте, раненые бойцы, готовые принять последний бой перед неизбежным поражением. Иногда рассмотреть за ложью правду просто, иногда нет. Так или иначе, это не имело значения. Правда была мне необходима, и я намеревался узнать ее, какой бы ужасной она ни была.

В ответ в мое сознание заполз и свернулся там образ Бернарда: он, еще подросток, сидит возле рельсов и смотрит на старое кладбище животных, а над его головой вскипают и ширятся черные тучи, предвещая грозу, которую не может остановить ни один смертный. Может быть, мы все понимаем неправильно, – шепчет он из прошлого, холодя мне ухо мертвым дыханием. – Может, мы начинаем жить… только после смерти.

– Может быть, – прошептал я в ответ. – Может быть.

Глава 14

Во второй раз на неделе я оказался на Платановой дороге, в более зажиточном районе Поттерс-Коув, но на этот раз я просидел в машине почти час, наблюдая за небольшим адвокатским бюро через улицу. На стене возле двери красовалась табличка с надписью Хендерсон и Маккови и еще какой-то информацией, мне не интересной. Я взглянул на часы, затем вышел из машины и быстро прошел на угол, чтобы точно рассчитать «случайную» встречу с Брайаном Хендерсоном.

Он всегда был приятелем скорее Бернарда, чем моим, но в детстве я тоже встречался с ним время от времени, хотя обычно держался незаметно – этакое пятое колесо. Брайан стал успешным специалистом по оценке ущерба здоровью, жил в прекрасном доме на берегу, и в его окружение не входили люди вроде меня. Я не мог припомнить, когда мы встречались в последний раз, и уж тем более, когда мы в последний раз общались, и понимал, что теперь мне вряд ли удастся завязать разговор, особенно в надежде получить конкретную информацию, но другого выбора у меня не было.