Сезон любви на Дельфиньем озере

От раскопанного погребения мы свернули в Лобачеву щель — узкое ущелье между горами — и пошли вдоль высохшего русла ручья. Весной, когда снег в горах таял, этот ручеек превращался в бурную речку. Даже сейчас, в июле, здесь было не так сухо, как на более высоких местах. Впрочем, этот год вообще выдался дождливым, и поэтому растительность повсюду зеленела особенно буйно. Склоны гор слева и справа от нас поросли лесом, но это был совсем не тот лес, к которому мы привыкли у себя в средней полосе. Общее у них разве то, что и здесь и там встречаются съедобные грибы, особенно после хорошего дождя, и они очень похожи. Но деревья, кустарники, лесная подстилка — все здесь другое, ведь Ашуко находится в полосе сухих субтропиков. И еще — запах; запах у местного леса совершенно особенный, какой-то душный, как у экзотических духов, голова от него идет кругом — может быть, из-за того, что здесь множество растений цветет одновременно.

И еще здесь никогда не бывает тихо — цикады, не прерываясь ни на секунду, дают свой бесконечный концерт. Такого огромного количества насекомых тоже никогда не встретишь где-нибудь в Подмосковье. Над нами сновало туда-сюда множество стрекоз; среди них были большие, похожие на столь привычные нам коромысла, и более мелкие, изящные стрекозки с телом, как бы покрашенным голубым и зеленым металликом; непонятно, откуда они брались в такую сушь. То и дело слышался низкий монотонный гул — это, как тяжело груженные пузатые самолетики, передвигались по воздуху какие-то крупные блестящие жуки, названия их я не знала; они отличались очень плохой маневренностью и не раз с трудом избегали столкновения с нами — впрочем, иногда и не избегали. Цикады же казались мне дурнее всех: они могли летать только по прямой и, как назло, выбирали такой маршрут, чтобы врезаться точно в идущего человека, после чего падали на землю кверху брюшком и тупо валялись на спине, беспомощно шевеля лапками до тех пор, пока Алекс из милосердия не переворачивал их обратно. Бабочки больше всего бросались в глаза там, где довольно большие их стайки сидели прямо на дороге, в колее; что их там привлекало — Бог знает.

Мы шли по узкой дорожке, над которой склонялись ветви клекачек[10] и похожего на акацию пузырника, обвитые тонкими плетями клематиса с невзрачными белыми цветами. Кое-где прямо поперек тропинки особо изобретательный паук вешал свою ловчую сеть, и мы в нее попадались, как какие-то громадные мухи. Увы, мы не могли пройти, не повредив паутины, и за нашей спиной сердитый паучок принимался за ее починку; мне казалось, что я слышу, как он ругает нас на чем свет стоит. В одном месте, где лианы обвили деревья особенно густо и их ветки трудно было различить под чужими цветами, собранными в пышные соцветия, Алекс вдруг расчихался. Я рассмеялась:

— Недаром этот вьюнок называется по-русски ломонос!

Алыча уже поспела, но она годилась только для компота или Славикова фирменного напитка, и за ней было слишком высоко лезть. Сезон черешни — а здесь было немало диких черешен — уже закончился. Зато ежевика сама просилась в рот; вдоль пересохшего ручья тянулись сплошные ее заросли, и это надолго задержало наше продвижение. Тем более что я каким-то образом умудрилась попасться в плен к одному особо вредному кусту. Я настолько в нем запуталась, что в конце концов уже не могла пошевелиться, не рискуя оцарапаться до крови.

Мне долго пришлось стоять неподвижно в неудобной позе, чуть ли не на одной ноге, пока Алекс сначала всласть не насмеялся, а потом осторожно освобождал мою длинную, до пят, юбку из цепких объятий колючей гадости. Я поняла, что не так уж люблю ежевику; юбке явно не суждено было пережить этот сезон.

Поэтому я без сожаления оставила за спиной сухое русло и повела Алекса вверх; мы стали взбираться в гору по узенькой тропке, которая скоро вывела нас на верхнюю дорогу. Здесь растительность была уже немного другая; по краям неглубокой колеи сплошным ковром тянулась эфедра[11] с красными, как капли крови, ягодами. Желтые дикие мальвы (почему мальвы всегда пыльные?) и желтые же мачки составляли с нею приятный контраст. Со всех сторон нас окружал можжевельник; это были и маленькие кустики, и мощные деревья с извилистыми ветвями. Древовидные можжевельники казались лохматыми — с их стволов кора отслаивалась лоскутами; они распространяли вокруг себя характерный запах — не хвойный, а скорее пряный.

То и дело вдоль дороги попадались небольшие стройные деревца, которые были украшены пушистыми шарообразными метелками, смотревшимися очень красиво и издали и вблизи.