Сезон охоты

Когда в моей судьбе появилась определённость, я перестал испытывать страх за свою шкуру. Пугает неизвестность, ожидание смерти, а не сама смерть. Когда черта подведена, призрачные надежды умирают, сомнения перестают терзать тебя. Ты становишься фаталистом, который полагается только на рок, фатум и даже не пытается что-либо изменить. Изменить, в моём случае, – значит подвергнуть опасности жизнь сына, а этого я не мог допустить ни при каких обстоятельствах.

Теперь мне не от кого было скрываться, и я внезапно почувствовал такую свободу, которой не испытывал раньше никогда. Оковы инстинкта самосохранения были сброшены. Впервые за последние дни я ехал, никого и ничего не опасаясь. Парадоксальное сочетание: ощущение ничем не ограниченной свободы – и железная детерминация, предопределённость последнего отрезка жизненного пути, с трагическим финалом в итоге.

Я сидел в тамбуре и курил одну сигарету за другой, курил до тошноты, до рези в глазах от табачного дыма, который не успевал выветриваться из крохотного помещения. Я боялся не успеть, я хотел накуриться под завязку, авансом, впрок, за все непрожитые годы. Благо, куревом я запасся, блока на двое суток должно хватить.

Я курил и думал о превратностях судьбы, о её изворотливости и сюрпризах. Я ехал по этой дороге уже в третий раз, и каждый раз уже совсем другим человеком. В первый раз я ехал на восток, шесть дней назад, – тогда я был обычным праздным обывателем, включённым в ежедневный серый жизненный цикл, ничем не отличавшимся от тысяч и миллионов моих сограждан. Во второй раз, двое суток спустя, когда я ехал назад, я уже был насмерть перепуганной жертвой, по следу которой идут охотники, пущены хорошо обученные ищейки, которым дан приказ: растерзать, уничтожить, убить. И наконец, сегодня я снова еду по тем же рельсам, и вновь на восток, еду с гордо поднятой головой, не прячась и не скрываясь, с фатальной уверенностью в неизбежности моей миссии, с единственным желанием – спасти сына. Будет ли ещё одна поездка – назад, в Москву, домой?..

Мобильник молчал: не было сети. Я проверял его несколько раз на протяжении всего пути, но тщетно. Продинамили, видно, меня с роумингом, не подключили, несмотря на сделанный заказ. Всё у нас так, через одно место, за что ни возьмись. Я с досадой смотрел на стильную самсунговскую трубку, превратившуюся в бесполезный кусок пластико-металла, и как никогда ощущал свою беспомощность. Я хотел услышать голос Веры, голос матери, узнать, что всё у них в порядке, что они живы, здоровы и ждут меня, каждая по-своему, но всё равно ждут, беспокоятся, помнят. Как мне сейчас не хватало этой мизерной, крохотной моральной поддержки близких мне людей! Как не хватает порой утопающему одной-единственной соломинки…

Сопровождения в пути я не заметил. Если и пасёт меня кто-то в поезде, то едет он не в моём вагоне. Впрочем, в сложившейся ситуации в слежке не было никакого смысла: они правильно рассчитали, что ради сына я пойду на всё. Может быть, и висит у меня на хвосте какой-нибудь стажёр – так, ради практики. Меня это совершенно не волновало.

К концу вторых суток сильно разболелась рука. Рана на голове, напротив, почти не тревожила. По-хорошему, сделать бы сейчас перевязку, промыть как следует раны, обработать швы антисептиком, но в моей ситуации это было невозможно. По совету доктора Семёнова, я регулярно принимал антибиотики – не затем, чтобы выжить, а затем, чтобы сохранить силы для решающей схватки. Если начнётся воспаление, да ещё температура подскочит, из меня не боец получится, а вяло передвигающаяся живая мишень, аморфная медуза, поразить которую сможет даже маленький ребёнок. Если ему в руки дать АКМ.

До Коробейников, той самой злополучной станции, я добрался без происшествий. Поезд шёл по расписанию, почти минута в минуту. Не обременённый багажом, я налегке вышел на платформу, как и в тот раз, пустынную и безлюдную. Снова было раннее утро, прохладный воздух был напоён мельчайшими капельками влаги и казался каким-то матовым, густым и в то же время бесконечно лёгким, бодрящим. Очень в такое утро не хотелось умирать.

Поезд дёрнулся и, громыхая железными суставами по всей длине состава, начал набирать скорость.

В этот самый момент ожил мой мобильник.

Судорожным движением я выхватил его из кармана. SMS-ка! Я ввёл текст на экран.

«Tvoy sin v bezopasnosti, on so mnoy. Vozvraschaysya. Tvoya Vera».

Я почувствовал, как сердце пропустило один удар, потом ещё один, и вдруг заколотилось в бешеном ритме, словно навёрстывая упущенное.

Твой сын в безопасности. Он со мной.

Я увидел, как время остановилось и повернуло вспять. А я всё ещё продолжал нестись вперёд, по инерции.

Возвращайся. Твоя Вера.

Да! Возвращаться! Сию минуту! Прочь отсюда, пока ещё не поздно… Мозг дал сигнал, и всё тело налилось неодолимой силой и энергией. Выброс адреналина привёл весь организм в состояние наивысшей боевой готовности.

Действовать! Сейчас же!