Сезон охоты

А я и забыл, что весь перебинтован, словно мумия.

Вкратце я рассказал ей всё, что со мной приключилось. А когда закончил и поднял на неё глаза, увидел, что она плачет.

– Что же нам делать, а, Ванюша? Тебя же там убьют.

– Вера, у меня нет другого выхода. Я должен ехать, и я поеду, это вопрос решённый. Даст Бог, всё кончится хорошо.

– Не кончится, – покачала она головой. – Тебе в больницу надо, отлежаться, а ты вон куда… Ты себя в зеркале-то видел?

– Ладно, не хорони меня раньше времени. Лучше расскажи, что там у тебя на работе.

– Все материалы исчезли. Кто, когда успели изъять – понятия не имею. Выходила-то всего пару раз покурить. И компакт-диск, и фотографии – всё испарилось.

Я кивнул. Всё так, как говорил Елизаров.

– Ладно, забудь. Вот тебе последняя пачка, сохрани где-нибудь, так, чтобы ни одна живая душа… И ещё. У соседа твоего в фотоувеличителе плёнка осталась, случайно, я забыл вынуть. Вытащи и тоже спрячь. А хочешь, передай в какую-нибудь газету, пусть опубликуют.

Она во все глаза смотрела на меня, а слёзы так и лились по её щекам.

– И будь поосторожней, – продолжал я. – В вашем ведомстве водятся «крысы».

– Ваня, ты не волнуйся. У меня там есть надёжные друзья, они в обиду меня не дадут.

– Дай-то Бог. Удалось что-нибудь узнать об этих мерзавцах?

– Да, слушай. У них там целая фирма, вполне легальный бизнес.

Я усмехнулся.

– Легальный, говоришь? Ну-ну… – Эту формулировку я уже слышал, от Елизарова.

– Их фирма, – продолжала Вера, – обеспечивает охрану целого ряда коммерческих структур, банков, рынков, разных презентаций, выставок и так далее. Круг их клиентов достаточно обширен.

– Что-то вроде ЧОПа – частного охранного предприятия?

– Намного крупнее. И масштабнее. В основном они работают в Москве, но есть у них клиенты и из Питера. Тверь, Владимир, Рязань тоже входят в сферу их интересов. Словом, с географией у них всё в порядке. В Москве центральный офис, есть филиалы и в других городах, всё чин чином, придраться не к чему. В штате фирмы числится более двухсот охранников, которые распределены по точкам. В основном это бывшие спецназовцы различной ведомственной принадлежности, хотя много и людей с тёмным прошлым, в том числе и бывших зеков. Как правило, они хорошо обучены, имеют опыт ведения боевых действий, многие из них участвовали в локальных военных конфликтах. При этом немало среди них психологически надломленных, со сбитым нравственным прицелом. И ещё: среди них почти нет «чеченцев», то есть тех, кто прошёл… ну ты понимаешь. Вот, – она перевела дыхание, вспоминая подробности полученной информации. – А для поддержания боевой формы и квалификации их периодически направляют на переподготовку. Понимаешь, на тот самый сибирский полигон. Всё официально, заметь, все документы у них чистые. На полигоне они проходят физподготовку по усиленной методике, отрабатывают стрельбу из разных видов оружия, вождение, приёмы рукопашного боя под руководством опытных инструкторов, взрывное дело. Лицензии, разрешения на ношение оружия, справки из медучреждений о состоянии психики – всё имеется.

– Я и не сомневался. Видать, крепкая у них «крыша». Не знаю, пригодится ли мне эта информация, но всё равно спасибо. За всё спасибо, Вера. Пора мне, понимаешь, сына выручать надо. Это сейчас самое главное. А ты береги себя, не сдавайся. И звони – я на связи. Если что, SMS-ку шли. Запиши номер мобильника. – Я продиктовал, а она, хлюпая носом, записала. – Всё, пора, десять минут до отправления.

Я отбросил окурок, крепко прижал её к груди. Уткнувшись заплаканным лицом мне в плечо, она судорожно вздрагивала в моих объятиях. Я попытался улыбнуться.

– Вот не знал, что ты такая плакса. – Отстранил её от себя, поцеловал в губы. – Всё, хорошая моя, уходи, теперь я сам.

Не дожидаясь ответа, я нырнул в людскую толчею. Терпеть не могу прощаний, тем более навсегда.

22.

Сейчас, в поезде, я жалел только об одном: я так и не навестил маму. Если верить Елизарову, она сейчас в больнице, с сердечным приступом. Почему-то я ему верил. У мамы, действительно, было неважное сердце, и хотя серьёзных приступов до сих пор не случалось, жаловалась на боли она часто. Как она там сейчас? Увижу ли я её когда-нибудь?

Должен увидеть. Я знал, что меня ждёт, и поэтому реально оценивал свои шансы на победу. Они были ничтожны – но они всё-таки были. Как-никак, я всё-таки мужик, хоть и с дыркой в голове и рваной раной на плече. Пусть минуло уже десять лет, но руки к оружию ещё привычны, помнят его, не забыли. И под пулями не раз бывать приходилось, и в атаку пацанов доводилось водить, и хоронил я их, желторотых, стиснув зубы, проклиная войну, проклиная тех уродов, которые развязали её…

Ничего, мы ещё поборемся. И один в поле воин…

А если и суждено мне погибнуть, то как мужику, с оружием в руках, в бою, в схватке с убийцами. Интересно, сколько уже невинных жертв отправили они таким способом на тот свет? Сколько лет действует этот полигон?