Сезон ведьмы

Еще одна пауза. Поразмыслив, парень, похоже, принял решение и перемахнул через столик в палатку. Харви изумленно выпучил глаза, потом тревожно покосился на миссис Грэбил, которая раздавала вертушки детям, ждавшим своей очереди на разрисовку.

– Сюда нельзя… – начал было Харви, но парень лишь отмахнулся:

– Правила простых смертных на меня не распространяются.

– Чего-чего? – переспросил Харви.

Миссис Грэбил бросила вопросительный взгляд через плечо, и парень обратил на нее весь блеск своей улыбки. Миссис Грэбил жеманно улыбнулась и пригладила волосы.

– Харви, я не против, если к тебе зайдут приятели. Ты так хорошо работаешь!

Харви польщенно улыбнулся и хотел было ответить: «Гм, но я его совсем не знаю…», однако миссис Грэбил уже вернулась к своему делу.

– Ник, – представился парень. – Ты продолжай.

Харви подумалось: этот тип понятия не имеет, что такое границы. Ник уселся на табуретку, взял ворох эскизов, которые делал Харви, чтобы показать детишкам, как будут выглядеть их лица, и стал листать, небрежно разбрасывая страницы.

– Ты нарисовал этой девочке бабочек.

– Потому что она об этом попросила, – ответил Харви.

Ник оторвался от страниц и стрельнул еще одной улыбкой. Харви не сказал бы, что улыбка эта добрая. Нику, казалось, было очень весело, а Харви прекрасно знал, как неприятно быть мишенью для злых шуток, и не желал в них участвовать.

– Никакого простора для двусмысленностей, верно? И для однозначностей тоже.

Харви неловко пожал плечами. Хоть бы этот Ник поскорее ушел! День был такой светлый, и единственным темным пятном на золотистом горизонте был этот малый.

Его дернул за рукав следующий малыш:

– Хочу быть динозавром!

– Грозным и свирепым? Как тираннозавр рекс? – Харви внушительно рыкнул.

– Только я не хочу вымирать!

– Ни в коем случае, – заверил его Харви. – И вообще, может быть, динозавры не вымерли. Говорят, они превратились в птиц.

– Нет! – рассмеялся малыш. – Птицы не похожи на динозавров!

Харви осторожно нарисовал вокруг мальчишечьих губ хищные зубы тираннозавра.

– Некоторые похожи. В Австралии водится птица, называется казуар. Я о ней читал. Некоторые вымахивают до шести футов ростом, и у них очень острые когти.

Харви шутливо помахал малышу скрюченными пальцами, тот восторженно взвизгнул и умчался показывать маме свой динозавровый облик. Ник смотрел на Харви со странным выражением – думал, наверное: ну и никчемный же он. В школе его считали именно таким.

Никто не приглашал Ника к этой палатке.

– О казуарах – это чистая правда, – стал защищаться Харви. – В мире много интересного, такого, о чем люди и не догадываются.

– Да, несомненно. В аду и на земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио, – прошептал Ник.

Харви моргнул.

– «На небе и в земле». Так правильно. Это Шекспир, верно? «На небе и в земле сокрыто больше…»[1]

– Как хочешь. – На губах Ника вновь стала проявляться та насмешливая улыбка. – Мне все равно.

Обычно Харви боялся говорить то, что думал, но за последние несколько дней страх развеялся. С его губ потоком полились глубокие мысли, и никакие прежние сомнения не могли его остановить.

– О казуарах я уже рассказал. В северном сиянии иногда бывают не только зеленые, но и красные огни. А еще есть рыба, которая светится, как неон, и все это на самом деле. В мире полно удивительных вещей и событий, похожих на волшебство и на сказку, и, пока ты ждешь каких-то неведомых диковин, эти чудеса происходят сами собой, у тебя на глазах, и напоминают, что они реальны. – Харви умолк. Сияющее чувство уверенности постепенно рассеялось, и он подумал, что выглядит невероятно глупо. – Ты меня понимаешь? – неловко проговорил он.

Ник выразительно покачал темной головой.

– Нет. Ничуть.

Харви еще острее почувствовал себя идиотом.

Ник опять помолчал – на этот раз дольше, чем прежде. Потом тихо добавил:

– Но звучит здорово.

Харви, приободрившись, кивнул:

– Да. А тебе знакомо чувство, как будто тебя что-то сильно ранит, и ты не понимаешь почему и не знаешь, как соединить одно с другим, чтобы получился смысл?

Ник прикусил губу:

– Я стараюсь во всем разобраться. Но… не всегда удается.

– А мне почти никогда, – честно признался Харви. – Но иногда я иду в школу, вижу одну девчонку, и вдруг все, что было покрыто мраком, становится кристально ясным. Или вхожу в дом, и кажется, будто случилось что-то плохое, и вдруг вижу своего брата. Или иду через лес, подхожу к дому той девчонки, дверь открывается, и мне уже все равно – туман на улице или дождь. Все вокруг становится совершенно четким и обретает смысл. Все сияет.

Харви умолк, думая о брате. Было что-то такое, что давно его тревожило, однако Харви по характеру не способен долго грустить. Он изо всех сил постарался вспомнить, что же это такое, напрягся так, что голова заболела, но так и не вспомнил.

Из голоса Ника исчезла мягкость, от которой он, похоже, слегка терялся, и вернулся привычный цинизм.

– А, девчонка?

– Не просто девчонка, – поправил его Харви. – А одна-единственная.