Сезон ведьмы

– Знаю, ты и твои родные не интересуетесь футболом. Я, честно сказать, тоже, но Томми… Несколько лет назад он был капитаном «Бакстерских воронов». Он был полузащитник, как когда-то отец, но отец говорит, Томми его на голову выше. У него настоящий талант. Я всегда был уверен, что Томми поступит в хороший колледж по футбольной квоте и уедет из Гриндейла. Туда, где его ждет достойное будущее, намного лучше, чем работа в семейных шахтах. – При упоминании о шахтах Харви слегка вздрогнул. – Я бы ужасно скучал по нему. Томми – единственный человек в семье, который для меня по-настоящему родной. Мама умерла, когда я был совсем маленьким, я ее почти не помню. А Томми воплощал то, чего хотели от него отец и дед. Он мог бы игнорировать меня или презирать, как они. Но не стал. В детстве он играл со мной в мяч и не сердился, что у меня ничего не получается. Он купил мне первые цветные карандаши и краски и до сих пор говорит про каждую мою картину, что она потрясающая. Он всегда был больше и сильнее, и всегда брал меня под защиту. Ни у кого нет такого хорошего старшего брата. И мне было страшно, что он уедет и оставит меня одного.

– Знаю, ты его очень любишь, – тихо проговорила я.

Харви, поколебавшись немного, кивнул и продолжил рассказ.

– Не понимаю, почему ни один колледж не предложил принять его по футбольной квоте. Он так никуда и не поступил. В школе у него была девушка, красивая и умная, он ее очень любил, но она не хотела оставаться с ним в Гриндейле. Уехала и не вернулась. Даже ни разу не позвонила. А ему пришлось остаться, жить дома, работать в шахте. Я знаю, как ему было грустно. Томми чувствовал себя как под замком. Понятия не имею, что бы я сделал, если бы пришлось всю жизнь провести вот так. Но он не жаловался. Всегда держался так, будто всем доволен. Но внезапно стал встречаться с другой девчонкой, и она была шикарна, и уговаривала Томми уехать. Я думал, он согласится. Ведь его здесь ничто не держит.

– Вот почему ты всю неделю ходил такой тихий и грустный, – прошептала я. – И смотрел на ту девушку. Потому что знал ее.

Какая же я была дура.

Лицо у Харви было как небо – такое же открытое, не способное спрятать ни свет, ни тьму. Сейчас ему явно было очень плохо.

– Та девушка, Элисон, она уехала. Томми сказал, что не поедет, и она ушла без него. С последнего свидания с ней он вернулся домой, меньше чем через час после того, как мы видели ее в лесу, и я все понял. Было видно, что ему очень плохо, и я ругал себя за то, что так робок и туп. Он имеет право на собственную жизнь. Он должен быть счастливым – не как здесь. А вместо этого он остался в Гриндейле, и я понимал – он остался ради меня. Напрасно он так.

– Он твой брат, – сказала я Харви. – Если остался, значит, сам так хотел. Значит, он тебя очень любит.

Я завидовала этой любви, чуть ли не ревновала, как раньше, учитывая разницу между Томми и Эмброузом.

Мы стояли, держась за руки, под деревьями уходящего лета. Еще вчера руки Харви, руки художника, были изодраны шипами, и это случилось по моей вине. А сегодня он признается, как будто в тяжком грехе, в том, что боится потерять брата, и это разбило мне сердце. Я зареклась завидовать Харви. Пусть у него будет все – любовь, доброта, защита. Он это заслужил.

Харви покачал головой – видно, еще терзался сомнениями. Ветер невидимыми пальцами откинул со лба его лохматую челку, как будто хотел получше рассмотреть его милое лицо. Харви редко стригся, и мне никогда не приходило в голову, что у него нет ни матери, ни тетушек, которые напомнили бы ему сходить в парикмахерскую. Мне и самой захотелось дотронуться до его волос, разгладить тревожные складки на лбу, но я не знала, как разгладить их у себя, не говоря уже о нем.

– Я прекрасно понимаю, почему Томми остался, – возразила я. – Не понимаю только, почему твой отец тебя не ценит. Мне очень стыдно, что тебе было плохо, а я и не догадывалась. Но все равно не понимаю, как можно в тебе разочароваться. Я верю всему, что ты рассказал об отце. И все равно не понимаю. Зато хорошо понимаю, как к тебе относится Томми. Послушай, Харви. Ты боялся, что если я узнаю о том, как тебе живется дома, то стану хуже относиться к тебе. Этому не бывать. Ничто – ни твоя семья, ни моя – не заставит меня отказаться от тебя. И у меня и мысли не возникнет тебя бросить!

Я ухватилась за меховые отвороты его куртки, притянула к себе лохматую голову и милые, испуганные губы. И скрепила клятву поцелуем.

Отстранившись, посмотрела Харви в глаза. Они были глубокие, с золотой искоркой, как речная вода.

– Наверное, потому я и не понимаю, зачем Томми остался. Если бы ты позвала меня, – прошептал он, – я бы ушел с тобой из Гриндейла. Хоть на край света.

От этих слов у меня в груди распустился теплый цветок, но мгновенно завял под холодным ветром воспоминаний. Он пел серенады под моим окном, украсил школу цветочными гирляндами, но не ради меня, а из-за меня. Потому что я наложила чары, сподвигшие его на эти поступки.