Сфера

— Откуда они идут? — спросил Тед. — С поверхности?

Барнс покачал головой:

— Связь с поверхностью оборвана.

— А может быть они как-нибудь передаются под водой?

— Нет, — ответила Тина, — сигналы поступают слишком быстро для подводной передачи.

— А есть другой пульт в модуле? Нет? А в DH-7?

— DH-7 сейчас пуст. Водолазы ушли.

— Тогда откуда же они идут?

Барнс сказал:

— Мне это кажется случайностью.

— Возможно, разладка памяти от тепловых перепадов где-нибудь в системе, — кивнула Тина. — Когда мы переключались на внутреннее энергообеспечение.

— Возможно, так и есть, — согласился Барнс. — Разрядка при переключении.

— Я думаю, нужно закрепить это в памяти, — кивнул Тед на экран. — На тот случай, если это послание.

— Послание откуда?

— Из сферы?

— Черт, — выругался Барнс. — Это не может быть послание.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что нет способа передать это послание. Мы ото всего отключены. И уж, разумеется, от сферы. Просто сброс памяти внутри нашей собственной компьютерной системы.

— Как велика ваша компьютерная память?

— Изрядное количество. Десять гигабайт, что-то в этом роде.

— Может быть гелий попал в микросхему, — предположила Тина. — А может быть, это воздействие подводных условий.

— Я все же думаю, вам следует записать это, — настаивал Тед.

Норман смотрел на экран. Он не был математиком, но за свою жизнь он просмотрел кучу статистики, разыскивая те или иные данные. Вот уж чего не отнимешь у людей, так это свойства зрительно выуживать нужную информацию в материале. Норман не мог бы поручиться, но он чутьем увидел в этих цифрах что-то неслучайное, сказав об этом Барнсу.

— Тогда запишите, — пожал плечами тот.

Тина вернулась к пульту. Но когда ее пальцы коснулись его, экран был уже чистым.

— Стоило беспокоиться, — сказал Барнс. — Вот оно и исчезло. Плохо только, что Гарри не смог взглянуть на это вместе с нами.

— Да, — сказал Тед уныло. — Очень плохо.

Анализ

— Посмотри вот на этого, — предложила Бет. — Он еще жив.

Норман сидел в ее маленькой биологической лаборатории наверху цилиндра D. Никто не был здесь с момента прибытия, потому что ничего живого им до этих пор не попадалось. Теперь, выключив свет, Норман и Бет наблюдали, как спрут двигается в стеклянной банке.

Это было нежное существо. Голубое свечение исходило из полосок на спине и по бокам.

— Да, — сказала Бет, — биолюминесцентное свечение, похоже, расположено на спине. Это бактерии, конечно же.

— Что?

— Источник биолюминесцентного света. Сам спрут светиться не может. А светятся бактерии, которые в морских условиях внедряются в тело животных. Ты видишь бактерии, которые просвечивают сквозь кожу.

— Что-то вроде инфекции?

— Да, похоже.

Большие глаза спрута были раскрыты, щупальца шевелились.

— И можно видеть все внутренние органы, — продолжала Бет. — Мозг спрятан между глазами. Вот этот мешочек — пищеварительный тракт, за ним — желудок, а внизу — видишь, как бьется? — сердце. А в сторону от желудка отходит что-то вроде дымохода — оттуда он и пускает струю чернил. С его помощью он и двигается.

— Это правда новый вид?

Она вздохнула.

— Не знаю. Внутри-то он совершенно обычный. Но несколько щупалец определяют его как новый вид.

— Ты назовешь его «Спрутус бетус»? — спросил Норман.

— «Архитевтис бетис», — улыбнулась она. — Похоже на что-то зубоврачебное, как будто тебе нужно построить мост.

— Как насчет меню, д-р Гальперн? — просунула голову Леви. — С небольшим количеством помидоров и перцев было бы жаль не попробовать их? Разве спруты действительно ядовиты?

— Сомневаюсь, — сказала Бет. — Об этом ничего не известно. Приготовь, — разрешила она Леви. — Я думаю, большой беды не будет отведать их.

Когда Леви скрылась, Норман заметил:

— Я думал, ты не ешь эти создания.

— Только октопий, — возразила Бет. — Октопии привлекательны и сообразительны, а спруты такие… несимпатичные.

— Несимпатичные?

— Ну, они людоеды… просто гадость. — Она подняла брови: — Опять занимаешься психоанализом?

— Да нет, просто любопытно.

— Зоолог должен быть объективным, — сказала Бет. — Но у меня же, как и у всякого, есть свое отношение к животным. К октопиям у меня теплые чувства. Они умницы, знаешь ли. Однажды у меня был один октопус в исследовательском аквариуме, так он наловчился убивать тараканов и использовать их как наживку для ловли крабов. Любопытный краб приближался, изучал дохлого таракана, и тут октопус выскакивал из своего укрытия и ловил краба. Сказать по правде, октопус так смышлен, что главным ограничением в его поведении является продолжительность его жизни. Он живет всего три года, а этого не достаточно для создания чего-то сложного, как культура или цивилизация. Может, живи октопус так долго, как мы, он бы давным-давно правил миром. Но спруты, — продолжала она, — совсем другие. У меня нет к ним никаких чувств. Кроме того, что я просто не люблю их.

Он улыбнулся:

— Ну, по крайней мере ты хоть наконец обнаружила жизнь здесь, внизу.

— А не забавно ли это? — сказала она. — Помнишь, как здесь было вначале пусто? Ничего на дне?

— Конечно. Совершенно поразительно.