– Вот как раз это – что подумают эти
– Зверь убил ребенка. Да и вообще…
– Детей у крестьян как грязи, бабы рожают чуть не каждый год.
У Синомбре непроизвольно сжались кулаки.
– Не имеет значения, чьи это дети. Не знаю, как для вас, мессир, а для меня это так.
Он не видел выражения своего лица, но, похоже, Ди Йэло-старший остался в восторге.
– Браво, ты походишь на Лодовико все больше и больше! Не сдерживай чувства, каковы бы они ни были. Держи их при себе только в одном месте – при встрече с Советом. Только там уместна сдержанность и вежливость. В разумных пределах, конечно.
Марко промолчал. У него не было сомнений в том, что многих окружающих страшила сама мысль вывести из себя Лодовико. Но так плотно вживаться в роль он не собирался, напротив. В конце концов, многие странности в поведении можно списать на последствия поединка. Логика проста: человек остался в живых после страшной травмы, так почему бы не переосмыслить жизнь и не вести себя несколько иначе? Чем не повод стать тише, спокойнее, человечнее, в конце концов? Раздумывая над будущей линией поведения, мужчина не мог не упомянуть о некоей темной тени, отлетевшей от разъяренного шатуна в момент замораживания с помощью артефакта. Взгляд темных глаз Ди Йэло-старшего тут же изменился и стал настороженным.
– Уверен, что тебе не показалось? Игра света, мрачный вечерний лес, сумерки…
– Уверен! К тому же зверь двигался неестественно. Я не знаток, но… как будто его тянули за веревки.
– Ну… – Мессир Армандо сурово нахмурился. – Перво-наперво меня смущает, что Первый Храм не откликнулся на письмо, если оно действительно было. Вряд ли кто-то из семьи Де Лаго решил бы использовать черную магию, чтобы отомстить нашей семье подобным образом. Со счетов такое сбрасывать не стоит, но дело может оказаться куда хуже…
– О чем вы, мессир?
Ди Йэло понизил голос, как будто опасался, что у стен вдруг вырастут уши.
– Я ведь говорил тебе, мальчик, о том зле, что расползлось по земле из переставшей существовать Арриды? А зло границ не признавало никогда. С таким сталкивались, да, но довольно давно. В том числе и на наших землях. Это похоже на то, что потусторонняя демоническая сущность нашла себе приют в теле зверя, не иначе. Откуда она вырвалась, где была до этого? Вселиться в зверя куда проще, чем в разумное человеческое существо. Обывателям об этом знать не нужно, изгнанием зла всегда занимались те, кому давали особые поручения Командоры, в рамках Высшего суда Совета. Пока не говори ничего даже Донателло, я подумаю, как лучше сообщить Командору.
Синомбре повторил то, что уже обещал деревенскому старосте: отправить людей вместе с егерем и собаками прочесать окрестные леса на предмет других опасных тварей.
– Не знаю, есть ли в этом смысл, – сухо проговорил Армандо. – Касательно твоих людей – распоряжайся ими как хочешь, я буду только за, если они станут меньше шататься по замку, щупая по углам служанок. Но если мои предположения и опасения верны и нечисть снова начала свободно разгуливать по этим землям, то при всей своей дурной отваге твои люди будут слабы против нее так же, как дитя с зубочисткой против наемного убийцы.
Помолчав и нахмурив седые брови, старик добавил:
– Я сам напишу, для начала в Первый Храм. Посмотрим, что они ответят о своем бездействии. Я не деревенский староста, ко мне пока что прислушиваются, хоть и редко.
В этих словах невольно прозвучала некая затаенная обида. Что это, тень амбиций бывшего Командора или нынешние подковерные интриги и борьба за власть, к которым Марко оказался невольно причастен? Услышав о том, что мнимый сын велел сжечь тушу мертвого медведя, старик одобрительно кивнул. Но у Марко были и другие вопросы насчет таких внезапных неприятных ощущений в области имитации раны.
– Это еще не все! – рассмеялся Ди Йэло-старший неожиданно озорным и почти молодым смехом, в котором сквозила ничем не прикрытая творческая гордость мастера. – Я ведь говорил, что совершенствую твое сфумато? Оно не просто сидит как вторая кожа, оно срастается все прочнее и прочнее. Боль, кровоточивость – вот доказательство. Прижилось! Теперь уже практически нет риска, что маска слетит, придется потерпеть еще немного боль, а после – зуд, когда я буду писать имитацию заживления, доводя дело до остаточных шрамов.
Синомбре кивнул. Иллюзия была совершенной. Он постепенно привыкал к тому, что живет в подобии нового тела, как в своем собственном, не испытывая никакого неудобства.