Сфумато

«Так. О женщинах я буду думать потом…»

Сейчас же перед Синомбре находилась картина, написанная почти четыреста лет назад. Картина, с которой слуги по приказанию мессира Армандо уже бережно сняли покров из плотной ткани, защищающий от пыли, и установили этот шедевр, заключенный в самую простую и гладкую деревянную раму, на специальные подпорки. Когда они вышли, Ди Йэло-старший дал краткое напутствие, указал на нужные краски… и все.

Марко как будто смотрел в сердце холода, душой уже пребывая в таинстве замысла того, кто написал картину, – Лодовико Ди Йэло Первого. Его последователи, были ли они потомками или просто сторонними мастерами, вносили точечные дополнения – виртуозно и последовательно, год за годом, слой за слоем, но так, чтобы сохранить целое. Перед восхищенным взором зрителя сияло грозное великолепие бескрайних снегов, ледяных глыб и торосов, состоящее из многообразия оттенков белого, голубого, серого, даже цвета морской волны над белым песком галантского побережья – в тех местах, где лед был спрессован тысячелетиями. Сверху разливалось бездонное синее небо, как будто вобравшее в себя мертвенно-холодное дыхание океана. Откуда каждый год к зиме приходит лютая, жесточайшая стужа? Говорят, хрустальную сферу небесного свода около пяти сотен лет назад продырявило какое-то космическое тело и вот в эту-то дыру и сквозит холодом вечности, когда в зимнее время сфера вместе с заключенной в ней планетой совершает положенный оборот. А осколки синего стекла небесной сферы можно и по сей день найти в северных краях.

Воображение и мастерство… Да будет так. Где-то там, на безжалостно сияющем синевой небе, в гигантской дыре хрустальной сферы зарождался полупрозрачный клубок стужи. Марко как будто видел его – между невероятно тонкими слоями покрывающих холст красок. Кисть из волоса колонка неистово, быстро, точечно и метко прошлась по полотну великого мастера. Мягкие лессировки построили защиту, углубили цвет, подарили новую жизнь красочному слою на дне мельчайших трещинок, в изобилии разбегающихся по старинному холсту. Кисть не штурмовала полотно – она ласкала его, словно терпеливый любовник, ждущий нежного отклика застенчивой прелестницы.

Осталось нанести закрепляющий раствор из специального распылителя – и все.

И когда под утро, в растушеванных сумерках, в окружении сотен догоревших свечей, Марко Синомбре закончил многочасовую работу, мороз отступил. С укутанного пушистыми облаками неба падали тяжелые и редкие хлопья снега, просыпались притихшие жилища и их обитатели, радующиеся хорошей погоде. Тот же, кто был этому причиной, сладко спал прямо на полу перед картиной Лодовико Ди Йэло Первого, использовав в качестве постели стянутый со стены и небрежно скомканный гобелен. Просто мягче ничего не нашлось, а преодолеть порог мастерской и добраться до постели для Марко было выше сил. Он сладко проспал до часу пополудни. Будить его, естественно, никто не осмелился, а пробуждение состоялось из-за некоторого шума, создаваемого тем, кто явился в мастерскую для уборки. Оплывшие и погасшие свечи, застывшие лужи воска, пятна краски и растворителя, истертые и даже сломанные кисти – все это требовало порядка.

– Какого… – Всклокоченный и недовольный Синомбре избавился от гобелена, в который поутру завернулся, будто гусеница в лист дерева, ибо несколько замерз.

Слуга, возившийся с ведром, тряпками и скребком для свечного воска, ойкнул от неожиданности. Мессира он не приметил, приняв гобеленовый кокон на полу за неодушевленный объект. Не получилось исправить досадное упущение, шустро метнувшись к дверям, поскольку самого слугу заметил мессир Лодовико. Это был тот самый высокий веснушчатый парень, который возился с установкой брачного сфумато в первый день пребывания подменыша в Белом замке.

– Прошу простить, мессир, – низко поклонился слуга. – Я думал, тут никого нету.

«Как кстати!..»

– Пустое. – Марко кое-как встал, выпрямляя затекшую спину.

Чувствовал он себя так, словно таскал всю ночь бревна. Левая рука горела и ныла вся – от плеча до кончиков пальцев, а суставы будто выламывало изнутри. На этом фоне болезненно-зудящие ощущения в месте имитации раны на груди казались самым настоящим подарком. Кстати, теперь остались только швы – металлические скобы с заживающей поверхности исчезли. Вот это работенка!.. Кажется, мессир Армандо тоже всю ночь провел у мольберта. Вместе с тем Марко чувствовал колоссальное удовлетворение. Он понимал, что все получилось, – и ликовал в душе, как сделал бы любой, кто поднялся на ступеньку выше в освоении какого-либо мастерства. Усталость пройдет, боль отступит. Эх, будь он сейчас в палаццо предательницы Оттавии, красотка непременно нашла бы среди своих наперсниц кого-нибудь для массажа.

– Как твое имя? – спросил Марко, наткнувшийся на несколько озадаченный взгляд конопатого парня.