Сфумато

Парень повел нас сквозь плотные ряды танцующих в дальний конец зала. Там, открыв дверь, он пригласил в комнату, поразившую меня количеством красного цвета. Казалось, только потолок и бюст Ленина оставались белыми. Парень подошел к бюсту, с трудом поднял его и, повернувшись к Кириллу, произнес:

– Бери бутылку, чего ждешь? Я вообще-то механик, но здесь работаю освобожденным секретарем комсомола. Обязанности, членство, товарищеские суды и все прочее дерьмо. Это нормально, я не жалуюсь. – Он разлил водку по стаканам. – Огромное количество паскуд, одно бабье, и больше ничего. Рыболовецкий сезон начался, так что водки в магазине не будет, только по специальному разрешению.

Андестенд? А кто его дает? Ваш покорный слуга. – Он полез в ящик и протянул нам лист бумаги. – Вы мне сразу приглянулись. Это ваше разрешение на водку. Может, хотите рыбки?

От рыбки мы отказались.

– Может, потанцуем? – заторопился он неожиданно.

Народу все прибывало. Мы не могли уже подойти к стене, нас оттеснили к бильярдному столу, на котором сидели девушки.

– Эй, Шурка, городские пижоны приехали посмотреть, что у тебя между ног. Покажи им.

Шурка задрала пальто и юбку и показала голубые трикотажные трусы, такие же толстые, как байковое одеяло.

От водки у меня закружилась голова. Много женских лиц, блестящих от пота, и запах дешевых духов напоминали женскую баню.

Девушка с прямыми длинными волосами сидела рядом с нами на бильярдном столе. На ней было грязно-оранжевое крепдешиновое платье, из которого она уже выросла. Кружева на воротничке делали платье старомодным, похожим на новогоднюю елку. Девушка медленно поворачивала красивую голову, следя взглядом за танцующими, и непрерывно курила. Ее круглые голые коленки торчали из-под короткого платья. Худобу коленей подчеркивали грубые резиновые сапоги.

– Твой размер, – сказал Кирилл, перехватив мой взгляд.

Заметив, что мы говорим о ней, девушка улыбнулась нам и продолжила наблюдать за танцующими. В своем крепдешиновом наряде она выглядела трогательно в этой женской бане. Заметив мою нерешительность, Кирилл забрал у меня сигарету, которую я только что закурил.

– Я докурю.

Я подождал начала нового танца и подошел к ней.

– Ты танцуешь?

Она соскочила со стола и встала напротив меня.

– Да, я люблю танцевать. Вера, – сказала она, глядя вниз на свои сапоги. – Я из Свердловска.

Ее лобковая косточка под крепдешином, качавшаяся в ритме танго, дотрагивалась до моего бедра. Вера в основном смотрела куда-то в потолок, изредка поглядывая на меня. Танго сменила народная песня, но мы продолжали двигаться, как и раньше, в медленном ритме.

Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал… –

неслось из репродуктора.

Поселок погрузился в темноту. Мы возвращались из клуба по дощатым настилам. Вера рядом со мной напевала: «Виновата ли я? Виновата ли я…» Кирилл шел сзади с ее подружкой Розой. Роза была как с провинциальной почтовой открытки с надписью: «Люби меня, как я тебя». Она тоже приехала из Владика, как и комсомольский секретарь.

– Дай мне в зубы, чтоб дым пошел! – неожиданно сказала мне Верка.

Она увидела мое замешательство и объяснила:

– Дай сигарету, понял? Так все здесь говорят.

Я предложил ей мою пачку, а затем обратился к Кириллу:

– Хочешь в зубы, чтобы дым пошел?

Он взглянул на меня, как на идиота.

Голубизна стен нашей комнаты перекрывалась цветом золотистой охры, исходящим от свечей, догорающих на тарелке.

– Ребята, как насчет беленькой с черной головкой? – снова задала нам загадку Роза.

Верка поднесла свои губы близко к моему уху и доверчиво объяснила:

– Это она о водке.

Я ответил:

– У нас есть только с белой головкой!

Мы выпили и разошлись по постелям. Комната наполнилась запахом потухших свечей и стуком дождя по окнам, крыше и стенам барака. Я чувствовал теплое дыхание Верки у себя на щеке.

– Ты любишь у стеночки или с краю? – спросила она.

– На полу, – ответил за меня Кирилл с соседней кровати, чертя зажженной сигаретой светящийся иероглиф в темноте.

Вера скользнула под одеяло, и легла, неудобно согнувшись, касаясь меня только коленками. В клубе близость ее лобка, покорно упиравшегося в мою ногу во время танца, казалось, делала ее более доступной, чем сейчас.

Я лежал неподвижно, различая участившееся дыхание моих соседей и скрип пружин.

– Ты хочешь, чтобы я сняла лифчик и трусы? – спросила Верка, вытягивая ноги и прижимаясь ко мне всем телом.

– Все, что ты хочешь!

Раздевшись, Верка очевидно почувствовала, что на этом ее инициатива должна закончиться. Я уже не мог дальше сдерживаться и мягко подвинул ее к себе.

– Ты будешь ходить со мной?

– В каком смысле? – спросил я, не понимая, о чем она говорит.

– Ну, в кино или на танцы, как будто ты мой парень?

Я вспомнил пионервожатую, как она спрашивала Кирилла: «Ты мне напишешь?», а также состояние своих ботинок, вряд ли годных, чтобы куда-то «ходить», и улыбнулся про себя.

– Посмотрим!