Сгинь!

Быстрыми шагами, уже их не считая, Игорь направился домой. К чему ждать, пока Валя – жена или любовница – вылетит из подъезда и с ходу вцепится в лицо обидчику ее мужа.

Или любовника.

И весь город превратился в одних Валь. И каждую хотелось ударить. И того, кто эту Валю окликнул, позвал, назвал, –  тоже ударить.

– Валя! Валя! Валя! Валя!

Со всех сторон. На все лады.

Старыми дрожащими голосами: «Валя! Валентина Петровна, слышишь? Напиши-ка мне рецепт твоих маринованных огурчиков».

Детскими звонкими: «Валя! Ты водишь!»

Мужскими грудными: «Валя, ну зачем ты сама сумки тащишь? Дай помогу».

Женскими тонкими: «Ой, Валя, дорогая, да не нужны ему никакие отношения! Ему от тебя только секс нужен!»

Голосами кассиров: «Валя! У нас отмена!»

Голосами официантов: «Здравствуйте, меня зовут Валя, что будете заказывать?»

Голосами телеведущих: «Трехлетней Вале срочно требуется операция».

Валя. Валя. Валя. Валя. Валя. Валя. ВАЛЯ! ВАААААААА-АААААЛЯ!

Игорь приходил домой и орал в подушку.

– Аааааааа!

Чтобы вывалить Валю из себя.

– Аааааааа!

А потом он решил бежать. Из этого города Валь, туда, где нет никаких имен, где из звуков скрип деревьев, крики птиц, шум ветра и писк комаров теплыми летними вечерами.

Свалить.

В лес. В лес.

Иначе Игорь убьет кого-нибудь, одну из Валь или ее спутника, того, что громко позовет ее по имени.

В лес. В лес.

Жива ли еще та изба? Найдет ли Игорь к ней дорогу?

* * *

Ольга измучилась, извелась, гадая, отчего Игорь рванул в поселок. Она то и дело выходила на улицу, вглядывалась в даль, щурила глаза, пытаясь увидеть: не возвращается ли, хотя он никогда не оборачивался одним днем.

В очередной раз открыла Ольга входную дверь. Уже стемнело. Морозный черный вечер дыхнул на женщину – заберись!

Нет, не вернется сегодня сосед. Засыпать без храпа Игоря всякий раз сложно.

Мороз уже под юбку забрался, в голые ноги вцепился. Замурашил. В дом, в дом, скорее в дом!

Глянула Ольга на мертвеца – лежит себе смирно, не шелохнется.

Сказала ему:

– Ну, спокойной ночи, что ли.

Глаза отвела спешно и дверь торопливо закрыла. Хлопнула на прощание.

Отужинать придумала шпротами. Осталась в закромах последняя банка. Вытащила ее на свет, не нашла железки, за которую тянуть, чтоб открыть. Нужно ножиком, а Ольга неумелая, безрукая. Без мужчины-то. Разозлилась: и сама смогу! Всадила нож в банку – тот застрял. Дернула вбок, чуть пошел и еще сильнее застрял. Дернула в другой, сорвалась рука, скользнула по ножу и по банке сразу. Закровил палец.

Шпроты в томатном соку и крови – то еще угощение.

Ольга больной палец в рот сунула, сама в аптечку полезла, а там ни бинтов, ни пластырей, ни ваты. Бесполезное все! А Игорь, ишь, за «Роллтонами» направился. Лучше бы в аптеку сходил.

Кровь все не останавливалась. Вроде и порез неглубокий, а вон как хлещет. Вспомнила тут Ольга про пластырь на бутылке водки, достала ее, подцепила пластырь ноготком. Тот не хотел поддаваться, но она ж настырная: сорвала вместе с буквами, обмотала им палец – плохо, но держится. От надписи осталось только «Ай».

Не стала Ольга шпроты есть, выкинула. Выпила чашку чая с сушками перед сном себе в удовольствие. Умылась, причесалась, разделась. Давненько она так тщательно ко сну не готовилась. Теперь она хозяйка в доме! И никто ей слова поперек не скажет.

Погасила Ольга лампы в доме. И обратно зажгла. На окна глянула.

Смелая-то она смелая, да только с детства тянется за ней какое-то беспокойство, появляющееся при полной темноте. Лежать на кровати не страшно. Сидеть за кухонным столом в темноте – тоже не страшно. Даже в туалете без света не страшно. А вот пересекать темноту по комнате – жутко. Откинуть посреди ночи одеяло – боязно.

А если никого в доме, так и вовсе невозможно. Всякий звук посторонним, потусторонним кажется, а если вдруг лампочка моргнет, и вовсе вздрогнешь, от визга еле сдержишься.

Так что зажгла Ольга еще и фонарик, осветила (освятила) им на всякий случай углы, обозначила лучом дорогу до кровати и быстро-быстро к ней прошагала. Осветила (освятила) и кровать. Пусто. Ни одного кошмара не притаилось. Улеглась поудобнее, одеялом до самого носа накрылась и только тогда фонарик выключила.

Без Игорева храпа поворочалась немного – непривычно в полной тишине – и задремала.

* * *

Ток-ток-ток. Что-то ползет по полу. Ток-ток-ток. Маленькое и шумное. Ток-ток-ток. Сейчас найдет Ольгу. Тук-тук-тук. Открывай, красна девица, глаза.

Ольга подскочила на кровати, а в избе темным-темно, все лампы разом погасли. Уж не перегорели хоть?

Вслушалась.

Ток-ток-ток. Медленно. Не торопится. Не останавливается. Знает, куда ползти.

К Ольге.

Звук слишком тихий, но отчетливый. Его и не сравнить ни с чем. Мыши скребутся иначе. Теннисный мячик катится по полу иначе. Мертвец стучит в окно иначе.

Не игры ли то разума?

Ток-ток-ток. Звук все ближе.

Ток-ток-ток. Звук все страшнее.

Этот тихий равномерный стук пугает больше, чем гулкие шаги, чем скрип тонким черным ногтем по стеклу, чем стоны сдираемой с петель двери.

Ток-ток-ток.