Игнациус раскрыл «Дневник рабочего парнишки» на первой чистой странице «Синего Коня» и с нажимом выдвинул стержень. Кончик шариковой ручки «Штанов Леви» дал осечку при первом щелчке и скользнул обратно в пластиковый корпус. Игнациус пощелкал энергичнее, но кончик непослушно прятался. Яростно треснув ручкой по краю стола, Игнациус схватил с пола один из карандашей «Венера-Медалистка». Потыкал грифелем серу в ушах и начал сосредоточенно прислушиваться, как мать собирается на весь вечер в кегельбан. Из ванной доносились дроби шагов, что означало одно: мать пытается завершить несколько этапов своего туалета одновременно. Затем раздались звуки, к которым за много лет он уже привык, – они сопровождали всякий выход матери из дома: щетка для волос плюхнулась в унитаз, об пол ударилась пудреница, раздался неожиданный вскрик смятения и хаоса.
– Ай! – послышался материнский вопль.
Игнациус расценивал приглушенный шум в уединении ванной как источник раздражения: хоть бы она закончила побыстрее. Наконец щелкнул выключатель. Она постучалась.
– Игнациус, Туся, я ухожу.
– Хорошо, – ледяным тоном ответствовал сын.
– Открой дверь, Туся, выйди чмокни меня на прощанье.
– Мамаша, я в данный момент довольно-таки занят.
– Ну не будь же ж таким, Игнациус. Открывай.
– Бегите к своим приятелям, я вас умоляю.
– Ой, Игнациус.
– Вот нужно же отвлекать меня на всех уровнях. Я работаю над одной вещью, имеющей чудесные перспективы для кинематографа. В высшей степени прибыльный проект.
Миссис Райлли пнула дверь кегельной туфлей.
– Это так вы губите ту пару абсурдной обуви, что была приобретена на мои сбережения, заработанные потом и кровью?
– А? Что такое, сокровище?
Игнациус извлек из уха карандаш и открыл дверь. Материнские волосы цвета свеклы были взбиты ввысь надо лбом; скулы багровели от румян, нервно размазанных до самых глазных яблок. Одно дикое дуновение пудры выбелило лицо миссис Райлли, фасад ее платья и несколько отбившихся свекольных прядей.
– О, мой бог! – вымолвил Игнациус. – У вас пудра по всему платью, хотя, возможно, вы следуете одному из косметических советов миссис Баттальи.
– Ну почему ты всегда так тюкаешь Санту, Игнациус?
– Ее, кажется, жизнь и без меня тюкала предостаточно. Но скорее снизу, чем сверху. Однако, если она когда-нибудь приблизится ко мне, направление тюˊка может измениться.
– Игнациус!
– А кроме этого, она вызывает в памяти вульгаризм «тютьки».
– Санта уже бабуся. Как не стыдно?
– Хвала всевышнему, что грубые вопли мисс Энни в тот вечер восстановили мир. Ни разу в своей жизни не видел столь бесстыдной оргии. И это – в моей собственной кухне. Если бы тот человек являлся хоть каким-то подобием стража законности, он арестовал бы эту «тетушку» на месте.
– И Анджело не тюкай. У него трудный путь, мальчик. Санта говорит, он весь день просидел в уборной на автобусной станции.
– О, мой бог! Верю ли я своим ушам? Я вас умоляю – бегите скорее вместе со своими пособниками из Мафии и оставьте меня в покое.
– Не относись так к своей бедной мамуле.
– Бедной? Я не ослышался – бедной? Когда доллары от моих трудов буквально рекой льются в этот дом? И вытекают из него еще быстрее.
– Не надо снова начинать, Игнациус. Я у тебя только двадцать долларов взяла на этой неделе, да еще и чуть не на коленках пришлось упрашивать. Посмотри только на все эти штукенции, которые ты себе покупаешь. Посмотри на эту кинекамору, что сегодня домой приволок.
– Кинокамера вскоре найдет себе применение. А гармоника была довольно дешева.
– Я ж так же ж никогда с этим человеком расплатиться не сумею.
– Это едва ли моя проблема. Я не вожу машину.
– Да, и тебе наплевать. Тебе всегда наплевать было, Туся.
– Мне следовало предвидеть, что, всякий раз открывая дверь этой комнаты, я буквально открываю ящик Пандоры. Разве миссис Батталья не желает, чтобы вы поджидали ее и ее растленного племянника на обочине, дабы ни одно бесценное мгновение игры в кегли не было упущено? – Игнациус изрыгнул газ дюжины шоколадных пирожных, пойманный в ловушку его клапаном. – Предоставьте мне хоть капельку мира. Неужели недостаточно того, что меня на работе весь день изводят? Мнится, я адекватно описал вам те ужасы, с которыми вынужден сталкиваться каждодневно.
– Ты же знаешь, как я тебя ценю, Туся, – всхлипнула миссис Райлли. – Иди сюда и хорошенько чмокни мамулю на прощанье, будь умницей.
Игнациус склонился и слегка ткнулся ей в щеку.
– О, мой бог, – вымолвил он, отплевываясь пудрой. – Теперь во рту у меня будет скрипеть всю ночь.
– На мне слишком много пудры?
– Нет, в самый раз. У вас разве нет артрита или что там еще у вас есть? Как вы собираетесь играть в кегли?
– Мне кажется, упряжения мне помогают. Я себе лучше чувствую.
На улице забибикало.
– Очевидно, ваш приятель избежал-таки уборной, – фыркнул Игнациус. – Околачиваться по автобусным станциям – это так на него похоже. Ему, вероятно, нравится смотреть, как прибывают и отправляются эти туристические кошмары с круговым обзором. В его мировоззрении, очевидно, автобус – это хорошо. Это показывает, насколько отстал он умственно.