Сговор остолопов

V

Доктор Тальк закурил «Бенсон-и-Хеджес», выглядывая в окно своего кабинета в корпусе общественных наук. На противоположной стороне темного студгородка он видел свет в окнах вечерних классов. Полдня он обшаривал ящики стола в поисках своих заметок об одном легендарном британском монархе – заметок, торопливо списанных со стостраничного обзора британской истории, который он однажды прочел в карманном издании. Лекцию предстояло читать завтра, а уже почти половина девятого. Как лектор д-р Тальк был знаменит поверхностным и саркастическим остроумием, а также легко перевариваемыми обобщениями – они делали его популярным среди студенток и помогали скрыть недостаток знаний почти обо всем на свете и, в частности, о британской истории.

Но даже сам он осознавал теперь, что репутация софиста и говоруна не спасет его перед лицом неспособности вспомнить хоть что-то о Лире и Артуре за исключением разве того, что у первого имелись какие-то дети. Тальк ткнул сигаретой в пепельницу и снова начал с нижнего ящика. У задней его стенки он наткнулся на пачку старых бумаг, которые во время первого поиска просмотрел недостаточно внимательно. Взгромоздив ее на колени, он начал отслюнивать один листок за другим и обнаружил, что они, как ему и представлялось, главным образом, были невозвращенными студентам сочинениями, скопившимися у него более чем за пять лет. Тальк перевернул одно, и взгляд его упал на грубый пожелтевший лист из блокнота «Великий Вождь»; красным карандашом на нем были выведены печатные буквы:

Ваше тотальное невежество касаемо того, на преподавание чего Вы претендуете, заслуживает смертной казни. Я сомневаюсь, ведомо ли Вам, что Святой Кассиан из Имолы[35] был заколот насмерть стилами собственных студентов. Эта смерть, благородная смерть мученика, сделала его святым покровителем учителей.

Молитесь ему, заблуждающийся глупец – Вы, вопиющий «кто в теннис?», Вы, играющий в гольф, глотающий коктейли псевдо-педант, – поскольку Вам в самом деле нужен небесный покровитель. Пусть дни Ваши сочтены, мучеником Вы не умрете – ибо не содействуете Вы цели святой, – но сдохнете абсолютным ослом, коим в действительности и являетесь.

Зорро

На последней линейке был изображен меч.

– Ох, интересно, что же с ним стало, – вслух произнес Тальк.

Шесть

I

«Гуляй-Инн Мэтти» располагался на углу в городском районе Кэрроллтон, где, пробежав шесть или семь миль параллельно друг другу, встречаются проспект Святого Карла и река Миссисипи, и проспект заканчивается. Здесь и образуется этот угол: проспект с его трамвайными рельсами по одну сторону, река с дамбой и железнодорожными путями – по другую. Внутри угла лежит отдельный маленький квартал. В воздухе постоянно висит тяжелая надоедливая вонь спиртоводочного завода на реке – запах этот особенно удушает жаркими летними днями, когда ветерок несет его с реки. Квартал вырос наобум около века назад и сегодня едва ли выглядит по-городскому. По мере того как центральные улицы пересекают проспект Святого Карла и забуриваются вглубь, они постепенно сбрасывают асфальт и покрываются гравием. Здесь – просто древнее селение, сохранившее даже несколько амбаров, отчужденный деревенский микрокосм посреди большого города.

«Гуляй-Инн Мэтти» походил на остальные дома в округе: приземистый, некрашеный, несовершенно вертикальный. «Мэтти» слегка гулял направо, кренясь к железнодорожным путям и реке. Фасад его был почти неприступен за броней жестяных вывесок с рекламой широкого разнообразия пива, сигарет и шипучек. Даже сетка на двери пропагандировала фирменный хлеб. «Мэтти» был помесью бара и бакалейной лавки, причем бакалейный аспект ограничивался преимущественно скудной гастрономией, напитками, хлебом и консервами. Рядом со стойкой располагался леˊдник, где охлаждалось несколько фунтов маринованного мяса и колбас. К тому же никакого Мэтти не существовало и в помине: единоличной властью над ограниченным ассортиментом обладал мистер Уотсон – тихий, дубленый, цвета café au lait[36] владелец.

– А все оттуда, что профисанального навыка нету, – говорил Джоунз мистеру Уотсону. Джоунз угнездился на верхушке деревянного табурета, согнув под собой ноги наподобие щипцов для льда, готовый подхватить табурет и нагло утащить его прямо перед древним взором мистера Уотсона. – Ежли б я себе обмозгование заимел, то веником бы не шваркал ни по какому полу у старой бляхи.