– За крыс? В-во! Да у вас, народ, на руках настоящий дурок, сто перценов.
– Зато он шебутной, – примирительно возразил человек. – И богобоязный. Построил себе в конторе большой крест.
– В-во!
– Грит: «Вы, толпа, будете щасливыми все в средний век. Вы, грит, толпа, пушку себе оттопырите, и стрелы, и ядреную бонбу на самою маковку сюда бросите». – И человек снова рассмеялся. – Нам все равно на этой фабрике больше делать неча. Его завсегда послушать интересно, как начнет усищами хлопать. Он нас на большую демосрацию поведет, грит, рядом с которой другие демосрации – как дамский пикник.
– Ага, и похоже, он вас, публики, прямо в каталашку приведет, – сказал Джоунз, укутывая стойку дымом погуще. – Послушать, так ващще чокнутая белая мамка.
– Ну да, он навроде чудной такой, – признал человек. – Только он в самой конторе работает, и управляющий там, мистер Гонзала, парня этого за шустрого держит. Дозволяет все, чего тот ни захочет. Даже разрешил на фабрику приходить, когда парню взбрендит. Куча народу с ним уже демосрацить хочет. Он нам грит, у него разрешение есть от самого мистера Леви, чтоб демосрацию сделать, грит, мистер Леви хочет демосрацию, чтоб от Гонзалы избавиться. Кто знает? Может, зарплату нам подымут. Этот мистер Гонзала его уже боится.
– А скажи-ка мне, чувак, этот спаситя ваш беломазый, кошак этот – он на кого похож? – с интересом спросил Джоунз.
– Здоровый такой, жирный, у него еще шапочка как на охоту есть, он ее все время носит.
Глаза Джоунза расширились за стеклами очков.
– А эта шапчонка на охоту – зеленая? У него
– Ага. А ты откуль знаешь?
– В-во! – сказал Джоунз. – Вы, публики, влипли по самое нехочу. Дуˊрка этого уже падлиция ищет. Он как-то ввечер в «Ночью тех» зарулил, начал этой девке Дарлине про автобус вешать.
– Нет, ну ты чо гришь, а? – ответил человек. – Он про автобус нам тоже рассказывал, как ехал на том автобусе в самое серце тьмы как-то раз.
– Тот самый и есть. Вы от этого дурка подальше бы. Он с падлицией в розыске. И вашу бедную черную народную жопу всю в каталашку засодют. В-во!
– Ну, так надо будет его про это спросить, – сказал человек. – Я уж точно не хочу, чтоб меня на демосрацию пристукник вел.
II
Мистер Гонсалес пришел в «Штаны Леви» рано, как обычно. Символически зажег одной спичкой свой маленький обогреватель и сигарету с фильтром – точно два факела, сигнализирующих о начале нового трудового дня. А после устремился разумом к ранним утренним медитациям. Вчера мистер Райлли добавил конторе новый штрих, и теперь между лампочками по всему потолку болтались петли розовато-лилового, серого и рыжего гофрированного серпантина. Распятие, таблички и серпантин в конторе напоминали управляющему о елочных украшениях, и он впадал в легкую сентиментальность. Заглянув в уголок мистера Райлли, он с удовлетворением отметил, что бобовые побеги настолько окрепли, что начали виться вниз, оплетая ручки выдвижных ящиков с документами. Мистеру Гонсалесу стало любопытно, как же служащему удается систематизировать документы, не тревожа нежные побеги. Размышляя над этой канцелярской загадкой, он с удивлением увидел, как сам мистер Райлли торпедой врывается в контору.
– Доброе утро, сэр, – отрывисто поздоровался Игнациус: то ли кашне, то ли платок горизонтально трепыхался в его кильватере, будто стяг поставленного под ружье шотландского клана. Дешевая кинокамера болталась у него на плече, а под мышкой он сжимал узел, напоминавший свернутую в рулон простыню.
– Ну, вы сегодня определенно раненько, мистер Райлли.
– Что вы имеете в виду? Я всегда прибываю на работу в это время.
– О, разумеется, – кротко согласился мистер Гонсалес.
– Вы что – считаете, что я пришел сегодня пораньше с какой-то целью?
– Нет. Я…
– Говорите, сэр. Почему вы столь странно подозрительны? Ваши глаза буквально мерцают паранойей.
–
– Вы слышали, что я сказал, – бросил Игнациус и прогромыхал прямиком к двери на фабрику.
Мистер Гонсалес попробовал снова взять себя в руки, однако его встревожило нечто похожее на приветственные вопли, донесшиеся с фабрики. Вероятно, подумал он, кто-то из рабочих стал отцом или выиграл в вещевую лотерею. Пока рабочие не досаждали ему, он был не прочь отвечать им тем же. Для него они оставались просто частью физического туловища «Штанов Леви», никак не связанной с «мозговым центром». Они не принадлежали ему, поэтому не хватало еще о них беспокоиться: рабочие пребывали под пьяным командованием мистера Палермо. Накопив требуемую толику мужества, управляющий конторой собирался обратиться к мистеру Райлли в самой что ни на есть учтивой манере с вопросом относительно количества времени, проводимого тем на фабрике. Однако мистер Райлли в последнее время отдалился и стал так неприступен, что мистера Гонсалеса ужасала сама мысль о стычке с ним. Ноги его немели, стоило лишь подумать об одной из этих медвежьих лап, опускающейся ему на макушку, – быть может, вгоняя его, будто кол, в непредсказуемые полы конторы.