Шабашник

– Безвозвратно – только восемь. Я не поняла, тебя не устраивает, что с тебя деньги не удержали?

– Нет-нет, я не в претензии.

– Ну вот и всё, свободен, значит.

18:58

После смены Сергей возвращался в лагерь с Андреем всё той же тропой через поле и лес.

– Слушай, а ты ничего про Байкал не знаешь? – спросил Сергей.

– А тебе зачем? С какой целью интересуешься?

– Я после этой вахты думаю куда-нибудь туда рвануть, там поискать работы.

– А что ты там делать будешь? – удивился Андрей.

– Да хоть бы шишки кедровые в тайге собирать. Не ради денег, а чтоб тот край повидать.

– Ну, сезон сбора орехов считается с октября, а так шишку бьют уже в августе, – со знанием дела сказал Андрей. – Опоздал ты, теперь следующего сезона ждать.

– Так мне ведь не обязательно шишки. Может, найдётся что-то другое.

– Кто его знает, – Андрей повернул голову в сторону шоссе, внимательно посмотрел вдаль, будто бы за поворот. Вздохнул. – Я ведь туда ездил, на Байкал. Ну, то есть в Иркутск. В восемьдесят пятом, как раз после армии.

– А что ты там делал?

– Тогда в Союзе началась антиалкогольная компания и местный пивзавод перепрофилировали под минеральную воду и лимонад. Рабочих рук не хватало, а дело срочное – тут я и подвернулся. Работа простейшая – принеси-подай, а платили неплохо. В соответствии с трудовым кодексом, – Андрей перекинул пакет с униформой из одной руки в другую.

На фоне зелено-охряного поля скелетом поднимался одинокий высохший серый куст борщевика. Пока что он, притулившийся у тропинки, был один, но раскидистые зонтики с семенами предвещали, что в следующем году тут будет целая колония. И свеже-терпкий, с дымно-прелой ноткой запах разнотравья сменится душно-пряным ядовитым духом.

– На полтора месяца я туда подписался. Пять дней работали, а два – выходные. Кто-то пьянствовал, а я с бутылкой не дружил – на Байкал гулять ездил. На Ольхон даже выбрался.

– Ольхон? – Сергей скривил брови, как будто не расслышал.

– Не знаешь? Большой остров посреди озера – когда-то местные считали его заповедным местом, обиталищем богов, но советская власть богов упразднила и открыла там тюрьму и завод. Рыбный, само собой. После развала СССР завод тоже упразднился, а вот что вместо него открылось, я не знаю. Было бы место подоступнее… Но не в этом дело.

С поляком я там познакомился, Михаилом звали. Интеллигентнейший человек, упорный! Он в тридцать девятом году попал под советскую юрисдикцию и стал считаться западным белорусом. Но так как советским гражданином он был ещё неопытным, то его отправили на всякий случай в Архангельск, на лесоповал. Но это ещё бы полбеды – с Пинеги до его родных Барановичей при большом желании можно было и пешком дойти. Беда случилась, когда началась война и его в определили в армию Андерса, а потом отправили воевать в Сирию под британским началом против Роммеля.

– Ничего себе маршрут! Из тундры в пустыню! – у Сергея замёрзли пальцы, он надел перчатки.

– Ну, всё же не из тундры, из тайги, но перемещение удивительное, нетривиальное. Так вот, отвоевал он своё, имел награды, но иммигрировать не захотел, хотя и мог. Вернулся в свои Барановичи и увидел сгоревшую хату… Тут его как раз под белы рученьки и даже не в Архангельск, а прямо на Ольхон, как неблагонадёжного.

– Но ведь он ветеран… Награждён тем более. Почему так вышло-то?

– Тогда многие ветераны по пятьдесят восьмой статье получили, – Андрей вздохнул. Михаил духом не упал – срок свой отмотал, женился на девушке, которая в том же тридцать девятом стала считаться западной украинкой. Всё мечтал обратно вернуться в Белоруссию, но как поедешь и на какие шишы? Тем более жена вскоре умерла и он остался с дочкой на руках – один её поднял, выучил и при первой возможности в Иваново отправил – какая-никакая, но Европа. Сам хозяйство завёл – скотину, птицу, огород. Я когда его в восемьдесят пятом встретил, он, хотя уже и пенсионер, копил деньги, чтобы вернуться на родину.

– Надеюсь, он успел до осени девяносто второго уехать. Слыхал я истории о том, как люди годами копили, а потом понимали, что ради мёртвой сберкнижки зря растратили силы и годы. У меня дед тогда чуть-чуть не успел на машину накопить. В итоге вместо неё пять килограмм свинины купил и ещё рад был, что нежирная попалась.

– Знаешь, я тоже об этом думал. Хотя он и калач тёртый, но ведь и соломинка верблюду хребет переламывает. Эх, жаль, что не взял я его адреса, когда уезжал. Так и потерялись… Буду надеяться, что всё у него сложилось.

Тропинка нырнула в лесополосу с водонапорной башней. Лес был редкий, но мшистый; светлый, но древний. Помнящий укромные времена, которые художник Нестеров запечатлел на полотне об отроке Варфоломее: у ног лежит покорившийся медведь и хищная птица не ищет поживы, а гордо глядит в голубую дымку, блюдя горнее достоинство. И деревянная церковь, построенная до нашествия Мамая, была похожа на эту дореволюционную водонапорную башню. Где-то каркнула ворона.