Поэтому и воровали повсеместно – все заводы, колхозы, мастерские растащили. Ловили одного из сотни, но мне не повезло – взяли с мотком шланга на проходной. Понятно, что за это мне ничего не было, но по комсомольской или партийной линии карьеры уже было не сделать. С институтом тоже ничего не вышло, поэтому так и работал бы до пенсии сантехником, если бы не Беловежская пуща. Там стало проще. Намного проще. Сначала я стал председателем местного кооператива, образованного в гараже, который ещё недавно принадлежал ЖЭКу. Мы машины из-за рубежа перегоняли и в области перепродавали. Вернее, это всё делали мои партнёры, а сам я только в офис ходил, в пиджаке чай пил – работал лицом компании. Теперь вспоминаю, как Гранд Чероки в девяносто третьем разбил…
– Хе! Ничего себе! – Сергей не смог скрыть удивления.
Попутчик смутился:
– Ну, хотя бы и не Гранд Чероки, но девятка вишнёвая у меня была! – он снова о чём-то задумался, пристально посмотрел в глаза Сергею, потом продолжил. – Получилось даже хорошо, что я ту машину пьяный разбил – пока в больнице лежал с переломом, наш кооператив под себя подмяли очень смурные люди. Моих соучредителей они сильно обидели, а меня из глаз упустили. Вот и я, как был, на костылях, из родного города подался в столицу от греха подальше.
И там я в МММ пристроился – в офисе сидел и занимался тем же самым, то есть ничем, но за зарплату, которая сантехнику и ночью не снилась, зато с кооперативным барышом лежала где-то рядом. При этом спал спокойно, потому что смурных людей не надо было опасаться. Ещё и повезло расчухать вовремя и продать акции в мае девяносто четвёртого, в аккурат после Дня Победы. Жалею, что не купил квартиру – всё как-то разошлось по мелочи… Потом вписался в партию одну чёрно-белую и уже у них в офисе до осени девяносто восьмого проторчал, а там им в перерегистрации отказали – что было можно в начале девяностых, то под конец десятилетия уже не очень приветствовалось. Но я и тут себе применение нашёл быстро – благо, партий много в стране, а в Москве и подавно. Причём даже офис менять не пришлось! Там, где вчера сидели чёрно-белые, сегодня сели жёлто-зелёные. И что те ничьих интересов не выражали, что эти. А в восьмом году мне вообще, считаю, подфартило сказочно – у одного из этих стал завхозом, – спутник Сергея многозначительно указал пальцем в потолок, над которым гудели равнодушные медные провода.
– Ну, официально-то моя должность называлась как-то по-современному, но по сути им и был.
Поезд остановился у станции Перхушково. Сергей огорчился было, что сейчас рассказ прервётся, но незнакомец не обратил на громкоголосое объявление ни малейшего внимания, хотя точно его слышал.
– Понимаешь, я при Нём вообще ничего не делал, только полномочия свои разным дурачкам исполнительным делегировал, а те рады были стараться. И спокойно так в этой области Смоленской было, не то, что в Москве. Жалко, что всё это закончилось немного раньше, чем я думал… Как ведь чуял, что вот-вот грянуть должно. Можно было хоть все машины из гаража выкатывать, но уже вежливые люди в окно стучали. Теперь вот позвали в институт, там буду спикером. А что? Биография у меня солидная, а пару раз в неделю лекции почитать – так это я ведь запросто. Так что, думаю, неплохо там устроюсь.
Бесстрастный женский голос из громкоговорителя объявил: «Отрадное». Незнакомец застегнул куртку, встал, протянул Сергею руку:
– Ладно, давай, земляк, приехал я!
– Давай, удачи тебе! Как зовут-то хоть?
Но тот словно не слышал вопроса. Проникновенно посмотрел в глаза, горячо пожал руку и вышел на станции, а вместо него вошла целая толпа пассажиров самых разных калибров и назначений. В этой каше были люди, словно сошедшие со страниц «Forbes» или «Vogue», при том, что иные были похожи на карикатуры из журнала «Крокодил», но в целом это всё казалось рябой и скомканной первой полосой из «Кировской правды». Сразу стало душно. Сергей надел наушники и до самого Белорусского вокзала смотрел в окно, обняв руками рюкзак.