Шаг в небо

— Армия была уничтожена в первые минуты. Как и повсюду. Остальные организации просто отменили. Объявили в прессе. И всё. Все последовали новым правилам. Это у вас Альфу несколько недель били по всей стране. Но всё равно — итог везде один. Тихо.

— И что? — я в который раз задал вопрос, не надеясь получить ответа. — Пришёл конец Земле? Нам всем конец?

— Ну, мы живём, и всё у нас есть. И не толстеем с голоду, — тоже мне, оптимист.

— Не пухнем. И что, это жизнь? Девки твои вон, от брикета, как от марафету скопытились. Ты подумай, что будет через год на такой жратве? А на улицу выйди? Там только тени, а не люди. Ты мне скажи, хоть что-то на Земле осталось не уничтоженное? Хоть клуб филателистов, или там собирателей перьев от авторучек.

— Нет, ничего не осталось, — грустно ответил Шон. — Я прекрасно тебя понимаю. Я тоже не хочу такой жизни. Ведь через неделю меня обратно отзовут домой. На общие работы. Ротация… Буду я, как ты, в сафари на хомяков участвовать.

— А ты откуда знаешь?

— У меня доступ к главному компьютеру есть… Нет, не думай, — поспешил остановить мой очевидный вопрос, — я могу только проверить, кто и где работает. Чтобы потом статистику составлять.

— А ты знаешь, — я почему-то перескочил на совершенно не связанную со спором тему, — я до этого с ролевиками в ТАКИЕ игры играл. Вот время было…

— Ролевиками? — Шон, похоже, впервые услышал это слово. — Это куда?

— Не куда, а как! — тоже мне, темнота. — Мы одежды шли, сказочные и разыгрывали фантастические миры. И только там можно было быть самим собой, это был просто какое-то наваждение, я сам туда случайно попал, но те мгновения, когда я вдруг становился тем, кем хотел, делали меня…

— А, я понял! У нас тоже такое есть! — не очень вежливо перебил меня Шон. — Это у нас называется «униформисты». Заказывают старинные костюмы и соревнуются, кто точнее воспроизведёт. Очень увлекаются, я слышал. Но дорого.

— Всё у вас дорого, — ну что они за народ? — Всё на деньги, а дело не в деньгах и не в том, как ты стежок на бурнусе воспроизвёл. И с деревянным мечом в руках можно почувствовать себя рыцарем Айвенго.

— С деревянными мечами играют дети, — Шон, казалось, ничего не понимал. — А вы, взрослые мужчины, бегали с палками и изображали из себя магов?

— И рыцарей, и эльфиек и кого угодно!

— Мужчины изображали эльфиек? Это же… Или у вас педерасты участвовали? — Он очень так серьёзно спросил. — Тогда это хорошие игры. Политкорректные. Все равны.

— Слушай, — он меня совсем сбил с толку, — у вас, в Америке, есть хоть какое-либо дело, в котором вы не начинаете отстаивать права педиков и арабских радикалов?

— Я из Британии, — обиделся Шон.

— Один чёрт, — я нарочно сказал «Америка», — гамбургер гамбургеру котлету не выклюет.

— Я не очень хорошо понял про фастфуд, — а Шон не обижался и продолжал спор, — но тебя я понимаю. Вы в эти игры играли, чтобы уйти от рутины жизни. Занимались эскейпизмом?

— Нет, до такого не доходило, хоть я и не знаю что такое эскейпизм.

— Ну… уход от реалий.

— Мы не уходили от реалий! — я всё ещё пытался оправдать увлечения ролевками некими рациональными понятиями. — Мы наоборот, старались в свой мир прийти. Мы были сами собой!

— Ты думаешь что мир, в который вы уходили, реальный? — даже у политкорректного Шона вопрос вышел очень издевательским.

— Я хочу верить, что мир, в котором торжествует доброта и правда, честь и ум — реальный. Я хочу верить, что мир, в котором рыцарская доблесть в чести — реальный. Я хочу верить, я верю, наконец, что мир, в котором любовь, — и тут я уж не знал, что дальше говорить…

У меня пропало всякое желание спорить, возражать и вообще думать, о чём-либо. Но Шон не унимался.

— Конечно, такой мир существует! Только он существует там, где есть маги и эти… Эльфийки. Как же без них? Иначе кто же будет гарантом всего этого кодекса чести и всяких ваших правил? Неужели тебе непонятно, что не в силах человека существовать так. Натура человека столь ничтожна, что сразу найдётся какой-нибудь судья, который докажет, что кодекс чести — это удел только избранных, что мерзавца нельзя наказать, это будет покушение на права личности. Что я тебе объясняю! Ты знаешь, во что превратилась страна короля Артура. Пойми, человек ничего не может сделать против обстоятельств и основного течения развития.

— Человек может всё, — я в который раз проговорил эту формулу.

— Как ты можешь такое говорить? — Шон даже вскочил. — Человек ничего не может! Он даже понять не может, зачем он нужен, а что уже говорить о том, чтобы изменить что-то в его бытие? Ты можешь хоть что-то сделать? Ты даже не можешь разбудить этих, как это будет по-вашему…whors. Хоть одну разбудить можешь? — Шон был слишком озабочен своими подругами, что не мог о них забыть даже в таком, как мне казалось, важном споре.

— Да что их будить? — с необоснованной бравадой заявил я.

Я подобрал на столе кусок недогрызенного брикета и кинул в открытую дверь кухни. В комнате раздалось лёгкое постукивание по стенкам и полу.

— Вот сейчас на запах сползутся, — пошутил я. — А вот, Шон, у тебя было какое-нибудь увлечение, ну хобби?