Шон молчал. Он смотрел в дверной проём каким-то странный взглядом. Я оглянулся. В двери стояла та, которая говорила, что её зовут Альбина. Она была сонная и совершенно голая. Как манекен.
— Звали, мальчики? — вопросила Альбина.
Если б она была одета, ну, или почти одета, возможно, реакция была бы и другая. Но тут, почему-то одновременны, мы замычали:
— Нет, нет, тебе показалось, иди спать.
— А выпить, с брикетом, нету больше? — спросила Альбина и почесалась. Ну, в общем, в приличном обществе там не чешутся.
— Нету, нету, — поспешил ответить Шон.
— Ну и чёрт с вами, — сонно проговорила девушка и вернулась в комнату.
— Вот тебе визит прекрасной дамы, — резюмировал Шон. — Но ты её всё-таки разбудил. Хотя, конечно, это была неправильная просьба. Но ты должен понять, что вся твоя магия — это кидание сухим брикетом. Не серьёзно. Какая магия такая и жизнь.
— А нечего провоцировать, — мне стало смешно.
Мы стали смеяться, а потом просто ржать. Как два жеребца. А тут ещё Шон передразнил, как эта Алла чесалась.
Потом Шон спросил не к месту:
— А ведь даже твоих коллег по этим театральным играм не осталось, — подумал и добавил, — они, наверное, остались, но уже никогда не смогут собраться. Нет организации, системы!
— Да какая организация? — вот, зануда. — Мы же не по списками и указаниям собирались, нам нравилось. Это было, прости за возвышенный стиль, веление души. А кто его может убить в человеке?
Я сказал и задумался. А ведь прав он… Убили-то как раз веление души. Или не убили? А если и убили, то не у всех, может?
Я помолчал и сказал:
— Я сделаю игру. Мы соберёмся, и ты увидишь.
— Да, конечно, — пробормотал Шон и пошёл в комнату.
А я не пошёл. Остался спать на кухне на полу. Посреди ночи Шон пришёл на кухню и, попинав меня ногой, спросил:
— А для меня роль будет?
— Тем, кто будит человека без повода — как я только выдал такое спросонья, — в ролевках разрешают быть только золотарями.
Глава двадцатая
Несильный ветер гнал снег наискосок конусу света от чахлого фонаря. Я стоял в строю, и мне было холодно. У парня рядом со мной, от мороза покраснели руки. А мелкие шрамы от давних порезов и царапин посинели. Кто-то невидимый проорал: «Смирно!». Почему я должен стоять смирно? Я опять в лагере? Но ведь я же уже был там. Ну вот, опять забрали. Потом нас заставили есть страшный суп — в нём плавали куски брюквы и почти сырой плоти. Я отказался, и меня схватили за руки и повели на улицу. Там меня расстреляли и опять потащили в столовую. Есть это варево. Мне досталась тарелка с одной жидкостью. На вкус просто тёплая солёная вода. После нас опять всех построили и повели на казнь. Там нас уже не расстреливали, а вешали. Руководил казнью жирный бобёр в чине капитана. Рядом с ним стоял денщик и гуталином мазал его плоский хвост. Начищенный хвост блестел так ярко, что всё вокруг меркло. Только отблеск начищенного бобрового хвоста бил в глаза. А я не мог понять, почему меня опять в лагерь запёрли. Свет всё продолжал бить в глаза, ярче и ярче. В итоге я проснулся. Уже не во сне, но всё ещё лёжа с закрытыми глазами, я досматривал расплывающиеся картинки этого жуткого кошмара. А ведь не в первый раз снится, что я опять в лагере… А ещё год назад мне снилось, что я уже студент универа, опять попал в школу. Что-то в голове моей не то.
Самое лучшее, что могут придумать гости, которые остались ночевать у вас дома, это смыться утром, пока хозяин делает вид, что спит. И не пить до одури чай перед этим. В общем, проснулся я уже часов в одиннадцать дня в пустой квартире.
До десяти вечера, когда надо было идти гонять грызунов, оставалась куча времени. Я решил, как всегда, поубирать. Сил хватило собрать раскиданные по полу одеяла и подушки и выкинуть огрызки брикета. Посуду я просто свалил в мойку на кухне. И пошёл спать.
Когда кто-то, оказавшись на балконе, ладонью хлопает по застеклённой двери, то в квартире раздаётся такой гадкий звук, словно её хотят разломать на кусочки. А если тебя эти звуки ко всему ещё и разбудили, то это вдвойне неприятно и страшно. При этом страх сопровождался трезвой логикой. Это же мой родной балкон. Ну, какой вор залезет на шестой этаж? Тем более ко мне. Что за игры ума? Я, когда с зервудаками дрался, никакого страха не испытывал, а тут… Подойти к балконной двери страшно. Я даже боялся на неё взглянуть. Потому что… Ну, потому, что боялся. А потом, всё-таки собрался с силами и твёрдым шагом направился к балкону.
Она сидела на цементном полу и несильно шлёпала ладонью по стеклу. Так, чтобы и не разбить, но чтобы было слышно. Я сразу даже не рассмотрел, ни как она выглядит, ни сколько ей лет. Просто откинул защёлку. После следующего шлепка по стеклу дверь, чуть скрипя, отворилась. Она, как ни в чём не бывало, вошла в комнату.
— Привет, я думала, что там и останусь навсегда. У тебя есть что пожевать? — без особого смущения спросила она. — Я сто лет не ела.
— А ты хоть скажешь, что ты делала на балконе? Не говоря о том, как ты там оказалась.