Шаг в сторону. За чертой инстинкта

Глава 4. Наедине с безысходностью

Как-то ещё в пятилетнем возрасте, посещая среднюю группу детского садика, мой младший сын Алёша вдруг стал приносить оттуда различные игрушки: солдатики и машинки, которые мы ему не покупали.

– Откуда у тебя эти игрушки? – поинтересовался я.

– Мне их дают поиграть ребята в садике.

– А почему они их тебе дают? Вы что же, меняетесь игрушками: ты им даёшь одни, а они тебе взамен – свои? Или ты отбираешь у них?

– Нет, – искренне и невозмутимо признался ребёнок, – просто они дают их мне, и всё…

Я постарался вывести на откровенный разговор старшего сына, Максима – уж он-то более, чем кто-либо, мог быть в курсе немногих пока ещё личных дел своего брата. И он разъяснил:

– Понимаешь, папа, просто Алёша у них командир. И поэтому они дают ему свои игрушки…

Вот так всё просто! Ничего более вразумительного я услышать не смог. Ни черта не понимая в этих объяснениях, но заподозрив во всём этом что-то неладное, я на всякий случай попросил сына отдать все чужие игрушки хозяевам и больше ничего домой не приносить.

Другой случай произошёл четыре года спустя. Однажды около полудня в дверь нашей квартиры раздался неожиданный звонок. Я никого не ждал, а дети должны были прийти из школы значительно позже. Озадаченный звонком, я открыл дверь. На пороге стояли оба сына, причем младший, первоклассник Алёша, – как-то в отдалении, скрываясь за старшим Максимом.

– Что случилось? – начал я с естественного в такой ситуации вопроса.

– Пап, Алёша сильно ушиб руку. Он не может писать, и учительница отпустила его домой. А мне разрешили его проводить, – объяснил ситуацию старший брат-пятиклассник.

Я сразу заподозрил здесь некоторое преувеличение опасности, связанное с возможностью для Максима (не очень большого любителя школьных занятий) пропустить урок-другой, но всё-таки искренне порадовался его явно неподдельному волнению, самому факту сопровождения пострадавшего брата в отчий дом и обратился к младшему сыну. Тем более что свою правую руку Алёша совсем не рисованно держал левой, как держат посторонний, неживой предмет. Она сильно распухла, и по первому взгляду понять, что с ней, было совершенно невозможно. Как всегда происходит в таких случаях, я перепугался, близко к сердцу принял страдания ребенка и был сильно раздосадован возможными перспективами его долгого лечения, пропуска занятий и тому подобным.

– Как это произошло? Только давай честно, ничего не скрывая…

Чтобы определить, идти ли к врачу на рентгеновский снимок или обходиться домашним лечением, надо было знать все подробности происшедшего.

– Я упал на перемене… Мы бегали по коридору, я поскользнулся – и рука попала между деревянными решётками стенки игровой комнаты, – сжав зубы и явно удерживая слёзы, лаконично объяснил Алёша.

– А как быстро ты бежал? Упал только на эту руку или другой успел за что-то схватиться, опереться? Не терял ли сознание и какие ощущения были в руке после падения?..

По его невразумительным объяснениям трудно было выяснить интересующие меня детали, и я обратился к самой руке. Хотя нажатия на неё и вызывали замирания, болезненные гримасы на лице ребёнка, но вскоре он уже мог шевелить отёкшими пальцами, а затем и чуть двигать самой распухшей и посиневшей кистью. Из чего я сделал радостный вывод, что перелома нет. Старшего отправил обратно в школу, а младшего – в ванную. Остужать руку холодной водой, чтобы уменьшить возможный отек и облегчить боль. Позже, всякий раз видя забинтованную руку сына и его безуспешные попытки писать ею, я не уставал возмущаться его поведением в школе, приведшим к таким последствиям:

– Ну как же можно так бегать на перемене, чтобы в результате падать чуть ли не до перелома рук? Что это за игры такие? Неужели не хватает занятий физкультурой?

На что Алексей только притуплял взор и ничего не возражал. А в один из таких моментов старший, Максим, не выдержав, видимо, повторяющегося отцовского занудства, вдруг вступился за брата:

– Ну не пили его так, папа. Знаешь, он ведь не сам упал. Его толкнули большие ребята…

Дело неожиданно принимало совершенно иной оборот, перечёркивающий и суть происшедшего, и мои претензии к сыну. Я осторожно начал выяснять подробности: где – только с младшим, где – со старшим, а когда – ненавязчиво включая в разговор их обоих. Вырисовывалась следующая картина.