Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Не верь ни сказанному, ни написанному лгуном,
даже если нарядное платье на нем.

Был бы задан и такой вопрос: «Что скажет опора молодых, растущих, которого уважает король всемогущий, о человеке, слову которого иностранцы верят и просят у него совета по каждому важному делу, а жены их не отводят очарованных глаз от его бороды, от его шаровар и кафтана, от его широкой улыбки и наглой усмешки — он их пленяет и завлекает. Он сочинил книгу, в которой описал жителей своей, то есть нашей, страны, и иностранцам книга очень понравилась. Он в ней много о чем рассказал и в ярких красках обрисовал, в том числе богатую свадьбу со множеством гостей, с обильным угощением и прекрасными напитками и то, что, когда невесту должны уже были вести к мужу, певцы и певицы вдруг выстроились перед ней с грустными лицами и запели длинный плач о женщине, умершей много лет назад. Можно ли верить его рассказам и простить ему обман иностранцев и его виляния между чужими и своими?» Ответ был бы таков: «Клевету его простить нельзя, даже если бы друзей-иностранцев у него было больше, чем волос на голове». Сказано ведь:

Не поможет лжецу дружба с иностранцами,
не понимающими, что он болтает.

С другой стороны, слова сочинителя не причинили серьезного вреда его соотечественникам, чтобы так на него ополчаться. Самое большее, в чем можно его упрекнуть, — в неуместности его высказывания. Но критики отличаются жестокостью, и, кажется, ни один сочинитель не избежал их нападок. И если бы автор упомянутой книги рассказал англичанам, что мужчины в его стране носят одежду из мочала и пальмовых листьев, а женщины украшают себя орехами и черепками, говорят с закрытыми ртами, смотрят, зажмурившись, а слушают, заткнув уши, спят час в полдень, полчаса после полудня, четверть часа вечером и три часа без четверти ночью, то критики и тогда нашли бы, к чему придраться.

В этом же ряду — ряду примеров заразительности для человека дурного и его нечувствительности к хорошему — следует упомянуть уже упоминавшуюся демонстрацию свидетельства невинности невесты. Эта зараза пришла к христианам Арабского Востока от иудеев, как они пишут в своих книгах. Однако это племя тоже издавна и по сей день обладает многими достоинствами. Они умеют собирать деньги и драгоценности и предпочитают легкие, приятные профессии, как-то банковское дело, кредитование, обмен валюты, а также перекраску старья, чтобы выглядело, как новое. Еще они любят друг друга, и иностранец их веры не имеет нужды обращаться за помощью к кому-либо, кроме своих, и не боится остаться без денег и без еды. В любой стране он найдет соплеменников, которые приютят и накормят его. К тому же они общаются на одном языке, и нравы, обычаи, образ жизни и взгляды иудея, живущего в Магрибе, таковы же, как у иудея, живущего в Машрике. Христианин совсем другое дело. Христианина из Машрика, приезжающего в христианские страны Запада, с первого взгляда принимают за еврея или турка. А если он нуждается в жилье и пище, его направляют к начальнику местной полиции, и тот поселяет его в закуток без света и воздуха, где он дожидается решения судьи. Как это произошло с эмиром ал-Куффы, приехавшим из Дайр ал-Камар в Париж. Хотя эмир был человеком богатым и приехал к ним только для того, чтобы познакомиться со страной, его обманул, надул, обокрал и обвел вокруг пальца каждый, кто только мог, и он вернулся домой обчищенным до нитки.

Почему восточные христиане не восприняли все названные качества иудеев и переняли от них те, которые вызывают лишь неприязнь и зависть? Позволительно ли богачу любого вероисповедания звенеть своими динарами на виду у бедняка с пустым карманом? Прилично ли сытому размахивать своей полной миской перед носом голодного, готового на все, чтобы эту миску заполучить? Если ты, читатель, возразишь мне, что все это обычные вещи, что доказательство невинности невесты демонстрируют в большинстве случаев людям женатым и, что завидовать тут нечему, я отвечу, что, если бы это были обычные вещи, то мы бы наблюдали их у всех народов. Однако у франков, людей более знающих и образованных, такого не водится. Более того, они осуждают подобные вещи и говорят, что причина бездетности в большинстве случаев — бесплодие. У них молодожен, почувствовав, что петля женитьбы уже затянулась на его шее, берет свою новобрачную и уединяется с ней где-нибудь подальше от людских глаз во избежание зависти и возможных огорчений. Франки не допускают, чтобы радость одного стала причиной печали других. Я употребил слово петля, потому что свадебный контракт у них может быть расторгнут по многим причинам.