Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Аш-Шидйак описывает Париж и Лондон, повседневный быт и нравы французов и англичан с позиции очевидца, частного человека, нередко апеллирует к европейской истории, и сравнивает нормы их жизни с не менее едко критикуемыми им нормами жизни — схожими у мусульман и христиан — жителей стран Арабского Востока. При этом он руководствуется собственными чувствами любящего мужа и отца, и вместе с тем убежденного сторонника просвещения[71]. Следует, правда, отметить, что англичанам аш-Шидйак все же отдает предпочтение перед французами. Об англичанах он пишет: «Их похвальные качества перевешивают на чаше весов их недостатки. Совершенен же только Господь Всевышний. Другие франкские народы не обладают упомянутыми достоинствами, ибо они лукавы, нескромны и коварны, языки у них длинные, а руки короткие. Они не столь разумны и честны, как англичане, и не столь приветливы и щедры, как мы» (кн. 4, гл. 11).

На родине аш-Шидйак остро ощущал свое интеллектуальное превосходство над большинством окружающих, и его смолоду уязвляло то, что люди, которые «едва умеют поставить свою подпись» (кн. 1, гл. 5), занимают в общественной иерархии более высокие места, чем люди образованные. В Европе его чувство собственного достоинства подвергается тем большим испытаниям, что он живет тут в качестве частного лица, и его восточное платье, манеры, стиль поведения, случается, вызывают насмешки и неприязнь. Поэтому его суждения о нравах и поведении англичан и французов, их отношении к чужестранцам более глубоки и более критичны, нежели суждения ат-Тахтави и даже ал-Мувайлихи, которые, к тому же, гораздо чаще, чем он, черпали свои сведения о Париже из газет и других письменных источников. Он сознает себя арабом, человеком Востока, многим отличающимся от европейцев, но требует к себе уважения как к личности. В главе 1-й книги 3-й — центральной части «Шаг за шагом», выражающей квинтэссенцию его взглядов на мир и человека, — он обращается к жителям Запада с призывом: «Так пусть же светлоголовый пожмет руку черноголовому, а носящий шляпу — носящему закрученную чалму, и пусть каждый из них докажет своему брату искренность своей дружбы и сдержит свои обещания. А если вы придете к согласию по поводу Божиих созданий, то не будет у вас разногласий и относительно Создателя. Он Господь живущих и на Западе и на Востоке. И он желает, чтобы восточный человек, с которым вы породнились, поехав на Запад, был встречен вашими родными как родной».

Аш-Шидйак обладает удивительной для своего времени степенью свободы мысли, и стиль его отличает эмоциональная, сугубо личностная интонация. Автор не только постоянно полемизирует с виртуальными оппонентами, убеждает будущего читателя в своей правоте, приводя многочисленные доводы, но и горячо выражает обуревающие его чувства любви к женщине, становящейся его женой, чувства ревности, обиды, горя, и — надо отдать ему должное — не раз высказывается самокритично, не скрывает своих человеческих слабостей, осуждает свои заблуждения и даже признает завышенность своей самооценки как поэта. Иногда критикует себя иносказательно, камуфлирует самокритику под похвалу себе. Так, размышляя о своем будущем браке (по сути, это его внутренний монолог), он выражает надежду, что его брак, в отличие от большинства браков, окажется счастливым, так как у него самого практически нет недостатков, «а если и есть кое-какие недостатки во внешности, то они искупаются прекрасным характером». Однако в его размышлениях присутствуют явственные обертоны: «Мы будем во всем согласны. И она будет хотеть того же, чего хочу и я… Я буду есть то, что она приготовит, не стану указывать ей, как одеваться и как спать, при условии, что она будет спать у меня под боком, а носить то, что приличествует и ей, и мне… С нею я буду экономить ежедневно по меньшей мере дирхем, половину которого потрачу на утреннее посещение бани, а вторую оставлю себе — а это целое богатство… Я докажу ей, что я выше ее, очень нужен ей, и, что она должна мне подчиняться» (кн. 3, гл. 2).

Вместе с тем по прошествии многих лет совместной жизни ал-Фарйакиййа признается мужу: «Ты, я вижу, уважаешь женщин, не умаляешь их прав» (кн. 3, гл. 11).

Подобного углубления во внутренний мир человека нет ни у ат-Тахтави, ни у ал-Мувайлихи.