Шагая в глубину

Окружающие уже рассредоточивались по большой поляне, словно куполом накрытой звездным небом. Тут и там мелькали огоньки факелов. Потом стали разгораться костры. Я ощутила минутное замешательство, когда поняла, что осталась стоять одна — все уже заняли предназначенные им места вокруг костров, но никто ни слова не сказал мне. И в тот момент, когда я решила тихо посидеть с краю, меня оглушило чувство, что необходимо кого-то поблагодарить. Кого-то гораздо больше меня, кого-то очень важного. А из последующего я запомнила только, как разливала огонь из бутылки и стояла в огненном кольце, пела без слов и отбивала на бубне ритм, который превратился в тяжелые подземные толчки. И из последних сил пыталась не поддаться всепоглощающему страху.

XVII

Участок кухонной стены под моими пальцами ополз вязкой глиной. Я подошла к окну и поморщилась, сжимая в кулаке плотную ткань шторы, — от тяжелых красных яблок распространялся сладкий гнилостный запах. Все, что мне нравилось здесь, в чем я находила успокоение, сгорало в кольце пламени, только попытавшись снова запасть в душу. Вспыхивали в памяти метания Макса, безнадежный взгляд Маришки, отчаянно-злая улыбка Тани, безрадостное шарканье шагов Дмитрия Егоровича. Детский череп под крыльцом, покрытый следами железных кошачьих когтей.

Спасаясь от тошноты, я вышла на знакомую тропинку.

Лес успокаивал. Странное дело — ведь он столько тревожил меня, будучи просто видом из окна. Захотелось распластаться на траве и пролежать так пару сотен лет. «А вдруг клещи?». Я фыркнула в ответ своему внутреннему голосу и продолжала путь. Когда послышалось журчание воды и справа от тропинки в лесу мелькнул старый деревянный домик, я остановилась.

Пережитый когда-то ужас эхом отдался в голове. Замерев, я пару минут прислушивалась к звукам вокруг. Ничего тревожного. Повернувшись, начала продираться сквозь кусты к строению.

Внутри ничего не изменилось с моего последнего посещения. В тени дальнего угла лежал ржавый топор. Сквозь дыры в стенах гулял ветер, хотя некоторые из них уже затянул плющ. После открытого лесного многоголосья звенящая тишина заброшенного дома давила на сознание.

Сдерживая панику, я прошла в свободный угол. Сердце стучало сильно, и его удары, казалось, заставляли пошатнуться стены вокруг. Где-то вдалеке послышался грозный рев. Я сжалась комочком в углу и закрыла глаза. Тишина. Тихо шелестят листья. Тихо перекликаются птицы. Сердце успокоилось. «Раз-два, раз-два». Я отсчитывала удары невидимого метронома, с удовлетворением отмечая, как сознание уплывает в сон.

Сядет кошка на окошко,

Сядет пчелка на цветок.

Дождь покапает немножко,

Семя даст в земле росток.

Я проснулась от тихого напева колыбельной. Понежилась в постели, слушая, как медленно оседает в воздухе перезвон песни. За окном уже опускались сумерки. Я зевнула и вышла из комнаты. В прихожей чуть не запнулась об кота. Чудом не врезалась в дверной косяк, входя на кухню.

Мы с тобой пойдем по свету,

Мы дойдем до дальних гор.

Ты поймешь, что страха нету,

Что живешь ты лишь разок…

— Я ждала тебя, — хозяйка дома тепло улыбалась. — Хотя и не была уверена, что ты придешь.

Она сидела за столом, повернувшись ко мне, и, сложив руки на коленях, медленно теребила плотную ткань красной юбки. Из-под подола выглядывали совсем деревенского вида шерстяные носки. Я хмыкнула.

— Я даже подумать не могла, что вернусь. Но рада, если честно. Не все же мне бегать.

— Хочешь поговорить? Или чаю? — она кивнула на стол. — А можем пойти прогуляться. Ночью в лесу, ох, как интересно.

— Пойдем гулять, буду подсвечивать дорогу, — я давно так широко не улыбалась. — А потом уже чай.

Я сделала еще несколько шагов и обняла ее. За спиной вспыхнули огненные крылья, тело стало легким-легким, а мир вокруг — огромным и даже, наверное, беспредельным.

За горами, за полями,

За лесами, за рекой,

За святыми небесами

Мы найдем себе покой…

«Каждое перо Жар-птицы так чудно и светло, что ежели принесть его в тёмную горницу, оно так сияло, как бы в том покое было зажжено великое множество свеч».