Шагги Бейн

Вулли не шелохнулся, пока медсестра помогала Лиззи слезть с кровати. Пижама на нем помялась в тех местах, где побывала Лиззи, но в остальном ничего не изменилось. Без всяких слов осуждения медсестра потушила окурок, вытащив его из пальцев Лиззи, потом одернула на ней юбку. Лиззи почувствовала, как ее усаживают на прежнее место, почувствовала стакан с холодной водой у своих губ. Сестра утешала ее дружелюбным, спокойным голосом, гладила, словно кошку, и у Лиззи появилось желание поделиться с ней своими тайнами. Лиззи взяла руки сестры в свои и сказала:

– Господи, пожалуйста, не забирай его. Пожалуйста. Не забирай еще раз.

Ни лице Агнес было столько косметики, что Шагги казалось, будто ее накладывали несколько лет слой за слоем, и она забывала ее смывать. Мальчик шел за ней на приличном расстоянии, останавливаясь время от времени, чтобы подбирать вещи, выпадавшие из карманов ее норковой шубки, мех которой давно слежался.

Когда Агнес ввалилась в автоматические двери больницы, к ней подбежала озабоченная медсестра, решив, что Агнес нуждается в срочной помощи. Шагги смотрел, как эта девушка пытается поймать и усадить его мать в потрепанное кресло-каталку. Агнес оттолкнула сестру и направилась в сторону онкологических палат. Шагги услышал, как сестра сказала санитару, что решила, будто Агнес работница панели.

– А вот и нет, – с гордостью сказал Шагги. – Моя мама ни дня в жизни не работала. Она слишком красива для этого.

Слежавшаяся норковая шубка придавала ей видимость превосходства, а ее черные туфли на шпильках выбивали нестройный ритм на мраморном полу длинного коридора. Резиновая набойка на правом каблуке износилась, и, как бы она ни подкрашивала туфлю старым черным маркером, о трудных временах извещал металлический гвоздь, скрежещущий по полу.

Пока она скрежетала по коридору, с белых кроватей на нее смотрели исхудавшие лица. Крупная медсестра с сочувственным выражением на лице вышла из бокса и встала точно перед ней, прижав к груди, словно щит, зеленую папку-планшет. Она была широкой, как невысокая стена.

– Прощу прощения. Чем могу вам помочь? – сказала сестра с усталой улыбкой. – Меня зовут сестра Мичан. – Она показала на официальный бейджик на своей голубой форме.

Агнес она показалась добрее тех сестер, с которыми много лет назад работала Лиззи – громадных глазговских женщин, способных удержать взрослых мужиков в субботний вечер и вытащить осколки разбитых бутылок, застрявшие у них между ребер. От просмотра бесконечной мыльной оперы бессмысленного насилия их лица стали холодными и жесткими, словно гранит. Сестра Мичан явно старалась изо всех сил. Агнес посмотрела свысока на коренастую фигуру, вгляделась в маленький бейджик. Буквы на нем шевелились. Она набрала в грудь воздуха и попыталась говорить трезвым голосом.

– Нет, спасибо. Я знаю куда. Я иду.

Сестра Мичан смотрела на нее все с той же улыбкой.

– Знаете? Уже десятый час. Посетителей сегодня больше не впускают.

Тяжело моргнув, Агнес отвела глаза от назойливой тетки. У той кончик носа был в ямочках, как клубника. Агнес задержала на них взгляд и сочувственно цокнула, давая сестре знать, что засекла этот ее дефект. Потом она уверенно положила окольцованные пальцы на толстую руку сестры – каждый палец ударил по руке так, будто проигрывал гамму на рояле.

– Я пришла повидать отца.

Агнес дышала перегаром прямо в лицо медсестры.

– А как зовут вашего отца? – даже не поморщившись, спросила сестра. Каких только подарков не преподносил ей Глазго чуть не каждый день.

– Вулли… Уильям Кэмпбелл.

Сестра хотела было проверить имя в своей зеленой папке, но остановилась.

– Ой, я понимаю. – Ее отрепетированное выражение лица треснуло, и под ним дали о себе знать несколько настоящих эмоций. Она прижала папку к груди, протянула свободную руку и бережно прикоснулась к Агнес, которая вдруг поймала себя на том, что уставилась на пальцы медсестры.

– Ах, милочка, – ласково сказала сестра, отходя от формализма своих обязанностей. – Я вам так сочувствую. Папа ваш в тяжелом состоянии. Он один из наших любимцев, такой крупный красивый чертяка и так старался никому хлопот не доставлять. – Тут сестра Мичан сделала еще шаг к Агнес и заговорщицки добавила: – Вот матушка ваша меня беспокоит. Она, кажись, плохо справляется с тем, что на нее свалилось. Я вечером проверяла, прибрали ли там посуду, но, когда дошла до кровати вашего отца, увидела, что шторочка все еще наполовину задернута. А время-то уже было позднее – ее давно было пора открыть. Ну вот, я отдернула шторку-то и увидела, что она, бедняжка, оседлала его и старается вовсю.