Шагги Бейн

Именно эти слова и заставили Лиззи сосредоточиться. Она сделала глубокую затяжку, аккуратно выдула дым в лицо Вулли.

– Твоему отцу уже никогда не станет лучше.

Агнес похлопала по кровати.

– Это не про моего папочку. Он через пару дней будет как огурчик.

– Агнес! Доктора сказали, что он больше не вернется домой.

Агнес отхлебнула пива из банки. Шагги видел, как слезы растворяют старые слои туши и черными ручейками стекают по щекам матери.

– Почему мы должны так вот лежать и покорно принимать все, что с нами происходит в жизни?

Лиззи пожала плечами.

– Какой сейчас может быть прок от твоих стенаний?

После этого они надолго погрузились в молчание. Время наступило такое позднее, что уже перешло в раннее. Женщина в овечьей шерсти наконец ушла, а вскоре после этого сестра Мичан принесла им матовые кружки для лагера, а вызывающие пустые банки убрала. Сестра ничего не сказала, и тогда Агнес поняла, что конец, вероятно, близок. Сестра дала Вулли еще морфина, дала Лиззи кубик льда для его губ, а потом задернула тяжелую штору, отгородив их четверых от остальной палаты. Ноги Шагги онемели от жесткого стула, но он знал, что шума из-за этого лучше не поднимать.

Агнес медленно начала трезветь в тишине. Чтобы унять дрожь, они принялась читать каталог «Фриманс». Она с начала февраля загибала уголки некоторых страниц, чтобы подготовиться к следующему учебному году в августе – Шагги вытягивался и рос как на дрожжах.

– Как ты будешь управляться без него? С деньгами и всем остальным? – поинтересовалась Агнес, наполняя их кружки, на это раз не торопясь.

Лиззи пожала плечами.

– А как ты управлялась?

Агнес посмотрела на отца.

– Не хотелось бы рассказывать.

Лиззи позволила мальчику прикорнуть у нее под боком, она прижала его к себе рукой, убедилась, что он спит, и только тогда проговорила:

– Мне нужно сказать тебе кое-что, Агнес. Не хочу, чтобы ты отпускала критические замечания на мой счет. Я не вынесу, если ты меня осудишь.

Агнес подалась к матери.

– Ты о чем? Ты не больна?

Лиззи отрицательно покачала головой.

– Я тебе спуску не давала. Я сама это знаю. – Лиззи помолчала, словно ждала возражений от Агнес, но та не стала возражать. – Большой Шаг меня всегда раздражал, но тебе я спуску не давала сильнее, чем следовало бы.

– Ничего. Ты была права, что не давала.

– Нет, я побывала в твоей шкуре. И, наверное, надеялась, что ты будешь жить лучше.

Лиззи снова проверила, спит ли мальчик, и только тогда начала свою историю. Глаза Шагги были крепко закрыты, но он не спал. Он очень внимательно слушал слова бабушки.

Лиззи набрала полную грудь воздуха и задержала дыхание, насколько смогла, потом выдохнула и заговорила снова.

– Как бы ни было трудно, Агнес, жизнь должна продолжаться, если не ради себя, то хотя бы ради них. Таков материнский долг.

Она возила шваброй с серой веревочной насадкой по лестнице многоэтажки, периодически останавливая свой танец, чтобы голыми руками отжать насадку. Она гоняла воду со ступеньки на ступеньку, а потом выгнала последнюю маленькую волну с площадки на улицу. Едкий запах хлорки и сосновой смолы щипал ей глаза. Лиззи вытащила тяжелое жестяное ведро на улицу и вылила грязную воду на склон холма. Полуодетая малышня, визжа от удовольствия, заскакала и заплясала на берегах новой речки.

Остальную часть утра она провела, стирая простыни в маленькой детской ванночке Агнес. Она бы никогда в этом не призналась, но ей не хватало старой доброй общей прачечной. Она любила этот ритуал; прачечная была местом, свободным от мужчин, от малышни, местом, где женщины могли поделиться своими проблемами, о которых не поговоришь в церкви. Она платила деньги, получала свою раковину и клала туда свои занавески и рабочую одежду. Грязь смывалась в кипящей воде, а женщины стояли полукругом и кипятились по пустякам, полоща грязные сплетни. Если что-то происходило в Джермистоне, то прачечная непременно об этом знала.

А теперь Лиззи знала, что говорят о ней. Теперь они ждали, когда она заберет белье с пресса для отжима, потом с радостью с ней прощались, а когда дверь за ней закрывалась, они принимались грызть ее доброе имя, как собака косточку.

Она выдавливала грязь из одежды, а потоки воды хлестали через край жестяной ванночки. Она проклинала эту грязищу, но теперь ей хотя бы не приходилось стирать его вещи. Теперь ей хотя бы не приходилось стирать вещи Вулли Кэмпбелла. Да она все равно и представить себе не могла, как может его комбинезон поместиться в крохотной ванночке. Там бы просто места для воды не осталось.

Раскрасневшаяся Лиззи полоскала белье, когда вдруг заметила, что Агнес крутится у нее под ногами, а ее белые носочки с оборочками впитывают воду из мыльных луж. Лиззи подняла дочку с мокрого пола, опустила на кухонный стул и перевязала бархатный бантик в ее волосах.

– Ты, наверно, опять проголодалась?