Шагги Бейн

Лиззи нахмурилась, когда принялась шарить по кухонным полкам. Еды там не было никакой: горстка картофелин с глазками, кусок жесткого сала и куль муки, откуда она настолько выгребла содержимое, что его могло сдуть ветром. Она поискала за пустой хлебницей, взяла старую коробку мыльной стружки с нижней полки, чуть-чуть наклонила ее – оттуда выкатились припрятанные яйца. Они были коричневые и крупные, без малейшей крапинки. Она отрезала кусок сала, разбила яйца на черную сковородку, и они роскошно растеклись по донышку и заскворчали в пузырящемся жиру. Она повернулась к Агнес, заговорщицки приложила палец к губам. Пухлощекая девочка посмотрела на мать, приложила пальчик к своему розовому ротику и попросилась к мамочке на ручки.

Лиззи усадила Агнес к себе на колени, и они вместе съели с одной тарелки яичницу из припрятанных яиц. Желток был такой густой и жирный, что Лиззи чувствовала, как он обволакивает ее зубы, и видела, как он склеивает губы ребенка. Счастливая и сытая, она некоторое время покачивала Агнес на колене, слыша, как ребята на улице играют в индейцев, слыша сирену Прованского газового завода[77], призывавшую рабочих возвращаться на места. Лиззи задумалась: а чувствует ли человек, возвращающийся на газовые башни, стыд? Хотя бы капельку стыда. Она помнила, как чувствовал себя Вулли перед тем, как сказал ей, что больше не вынесет.

День выдался ясный. Из открытого окна до Лиззи доносилась целая гамма звуков – тихие приглушенные голоса, радостные вопли и визги, когда маленькие индейцы нападали на тупоголовых ковбоев. Потом тональность резко изменилась. Что-то другое привлекло внимание малышни, они теперь охали и улюлюкали, и что-то перемещалось вверх-вниз по улице со скоростью, превышающей пешеходную. Многие голоса повторяли одни и те же слова, передавая их из уст в уста, словно по испорченному телефону. Лиззи юркнула за тюлевую занавеску, стараясь подсмотреть одним глазком. Другие женщины беззастенчиво высовывались из открытых окон. Малышня выкрикивала новости матерям, и женщины поворачивались и делились вестями с темными комнатами у них за спиной.

В дверь неожиданно постучали. Лиззи посмотрела на Агнес, перемазавшую свой ротик густым желтком. Она стерла его, пряча улику. Лиззи знала, что дверь не заперта, она никогда не запиралась. Площадка у них была хорошая – одни паписты. Вероятно, в дверь стучал кто-то совсем чужой. Лиззи остановилась у зеркала в коридоре, попыталась хоть как-то оживить прическу. Она в уме перебрала список долгов, прикинула, каковы их финансовые возможности. Она еще раз окинула взглядом пустые полки на кухне и, ощущая себя в полной безопасности, открыла входную дверь.

Зеленовато-синий свет, льющийся сквозь окно на лестничной площадке, оседал на нем, как мелкая пыль. Человек ничего не сказал. По его лицу гуляла полуулыбка, когда он скинул мешок с плеча – высокий, тяжелый хлопковый мешок, набитый какими-то вещами так, что мог стоять сам по себе и доходил ей почти до переносицы. Она не знала, почему сказала то, что сказала. Может быть, ничего другого ей не пришло в голову.

– Только чтоб без грязной одежды в мешке.

Он рассмеялся, и впоследствии она была благодарна ему за это: он только посмеялся над ней и не позволил смущению украсть радость этого дня.

– Я могу войти? – Он снял с головы пилотку.

У нее было странное чувство, будто она никак не может вспомнить, кто этот незнакомец. Лицо у него не отличалось от лиц, какие можно увидеть на Ройстон-роуд, и встреть она его на улице, не узнала бы и ответила ему на кивок просто из вежливости. И все же Лиззи отступила в коридор, и незнакомец перешагнул через порог. Он втащил за собой тяжелый холщовый мешок и закрыл дверь. Он складывал и разворачивал свою пилотку, когда увидел глаза, смотрящие на него из-за стола.

– Это она?

Лиззи смогла только кивнуть. Когда он видел ее в последний раз, она была розовенькая, как свиная рулька, и завернута в расшитое руками бабушки Кэмпбелл одеяло. Конечно, ему присылали фотографии крещения и пасхальные открытки, но это не то, что видеть вживую. Он тогда словно впервые увидел ее собственными глазами. Его взгляд пожирал густые черные волосы, прозрачные зеленые глаза, а самое главное – пухленькие ножки. Вулли опустился на колени, он плакал неспешными слезами облегчения оттого, что видит перед собой счастливого и здорового ребенка. Он открыл горловину своего мешка и очень осторожно вытащил оттуда красивую куклу, завернутую в расписанную вручную ткань, яркие разноцветные чудеса появлялись одно за другим, ленточки, расшитые бисером, из Африки и крохотные бумажные крестики из Италии. Дешевые сладости в полосатых обертках и еще куколки, все – разных цветов и форм. Таких оттенков кожи и разрезов глаз Лиззи в жизни не видела. Агнес брала все, что Вулли выкладывал перед ней, наконец, вещи стали падать из ее рук. Агнес прильнула к его коленям и принялась перебирать это богатство, а он зарылся носом в корону ее волос, упиваясь ее сладкой мыльной свежестью.