Шаги по воде

Да, травы… Мы уходили в лес, за водокачку. Давно, еще до переезда в город. Там было три озера – одно большое и два поменьше. И нетронутое луговое разнотравье, разомлевшее от солнца, и жужжание пчел, и стремительные виражи стрекоз. И бочажки с пульсирующими родниками – от их ледяной воды ломило зубы. Мы набирали воду в погнутую солдатскую фляжку, она быстро нагревалась и пахла железом.

Бабушка рассказывала о травах и цветах.

– Вот смотри, – говорила она, нагибаясь и срывая какой-нибудь листок. – Это будра плющевидная. Видишь, листочек круглый, растет низенько, при земле, и цветочки сиреневые, меленькие. – Она растирала листок в пальцах, подносила к моему носу. – Пахнет! Слышишь, как пахнет?

– А от чего она? – спрашивала я.

– От судорог, – отвечала бабушка. – От астмы, при удушьях, от сглаза и дурных снов. А это полынь… узкие листики, светлые внутри, видишь, как цветет? Сильно пахнет, попробуй… и горькая. От сглаза. Еще от моли. Нужно брать с собой в дорогу – на удачу. Можно настаивать водку, хорошо помогает при простуде. А вот еще… дикая мальва, видишь, совсем выгорела на солнце, стала почти белая… Ее еще называют мыльнянка, потому что корешки у нее скользкие, как будто мыльные. Лечит язву желудка и внутренние хворобы, только терпение нужно. И снимает сглаз. Травы любят терпеливых и спокойных. А это, видишь, прямо дерево – дудник!

Полый внутри, звонкий, наполненный воздухом дудник был выше меня ростом и радостно цвел белыми благоуханными крупными соцветиями – кашкой, – свободно раскинувшись в пространстве.

– Царь-трава! Любую порчу снимет, – говорила бабушка.

– Что такое порча? – спрашивала я.

– Злоба, навет, зависть, – отвечала она.

У самой башни водокачки торчало желтым маяком мое любимое растение – коровяк. Высокий, мощный, с толстым стеблем, с благородно-серебристыми, несмотря на неблагозвучное название, мягкими, словно бархат или мелкий мех, узкими листьями. Его венчала крупная кисточка ярко-желтых цветов, а на самом верху качалась пирамидка еще не распустившихся бутонов. Я вставала на цыпочки, пригибала упругий стебель коровяка, утыкала нос в желтые цветы и с шумом втягивала в себя воздух.

Если смешать высушенный и истолченный стебель его с нутряным салом и сделать свечку, говорила бабушка, то ни одна ведьма не подойдет ближе чем на сто метров. Ни бабушка, ни я тем более не знали, что в Италии коровяк называется «зажженной свечой Господа». Об этом я позже, совершенно случайно, прочитала в какой-то книжке…

Поближе к воде, где стояла полутень от зарослей лозы, высились ровные высокие стебли богородицыной травы с розовыми хрупкими кисточками цветов…

* * *

Бабушка умерла, когда мне исполнилось двадцать три. Ровно десять лет назад. Умерла легко, во сне. Сейчас я думаю, что она предчувствовала смерть – за несколько дней все перебирала бумажки в ящиках стола, всякие расчетные книжки, письма, открытки. Рано ложилась. Я в своем молодом эгоизме не придала этому значения.

– Сядь! – позвала как-то вечером бабушка. Взяла мою руку, долго молча смотрела на меня темно-серыми, почти черными, глазами.

– Бабулечка, что? – Я почувствовала неладное. – Что с тобой?

– Сядь, – повторила она, хотя я уже сидела у кровати, придвинув стул. – Ничего не бойся.

Я подумала, что она заговаривается, и ощутила укол неосознанного страха.

– Не бойся, – повторила бабушка. – Бог не без милости. Никогда никому не говори… Забудь!

– О чем, бабушка?

– Ты поймешь… потом. А может, никогда. Оно и к лучшему. Никому не показывай и не рассказывай… всегда будь как все. Как все. Ни слабости, ни страха. Главное, молчи и не вмешивайся. И помни – ты такая же, как все…

– А разве я не такая? – спросила я наивно.

– Нет, – ответила бабушка кратко. – И Таня была не такая…

Таня – так звали маму. Я пожала плечами – никаких особенных достоинств я за собой не замечала. Бабушка усмехнулась, словно прочитав мои мысли.

– Дай Бог, чтобы и не узнала… Всем будет спокойнее. Главное, подумай хорошенько, прежде чем… – она замолчала.

– Чем… что? – спросила я, озадаченная. Правда, самую малость. Меня ожидали девочки, мы собирались в кино.

– Ничего, – ответила бабушка. – Узнаешь, когда придет время. Обещаешь подумать?

– Обещаю, – ответила я. – Бабуля, хочешь, я останусь?

– Иди! – Бабушка оттолкнула мою руку и засмеялась. – Глупая… Не гуляй поздно!

Когда я вернулась, она спала. Я слышала ее ровное дыхание. Этот звук наполнил меня чувством теплой радости – дом, бабушка, все хорошо… думала я невнятно, уже засыпая. Не столько думала, сколько чувствовала…

Я сидела на кровати, запустив пальцы в волосы. Воспоминания нахлынули на меня лавиной. Я вспоминала всякие мелочи, детали, слова, жесты, интонации, то, о чем никогда раньше не вспоминала, что лежало в нафталине на дне старого сундука памяти.

«Молчи! – сказала бабушка. – Молчи и не вмешивайся! Обещаешь подумать?» – просила она.