Шакалы

— Так ведь война, капитан, понятное дело, что стреляют. Считай, ты легко отделался. Раненых заберу, убитых схороню, документы их пришли, обучай людей с оружием обращаться, когда вас из-за пазухи достанут и бросят вперед, никто не знает. Сколько обучишь, столько живых и останется. Сам обучись ползать и вести огонь, не задирая голову.

Роте повезло, на “передок” их перевели только весной девяносто пятого, когда официально велись мирные переговоры, стреляли и убивали значительно меньше. И тут Игорю снова повезло, он был ранен в бедро и попал в полевой госпиталь, где провалялся все лето.

По возвращении в роту Игорь предстал перед Батей. Майор, как обычно, был небрит, казалось, он только что вылез из окопа.

Игорь доложил о прибытии, стоял в дверях, ждал.

— Игорь Смирнов, рядовой необученный, — как бы про себя сказал майор. — Пользуешься среди солдат авторитетом.

— Какой же я необученный, товарищ майор? — Игорь знал, что с командиром можно разговаривать смело, майор любит откровенных людей. — Я не шибко обстрелянный, но уже не тот салажонок, что прибыл год с лишним назад.

— Опытный боец, значит? — Майор усмехнулся.

— Не скажу, что опытный, но ничего себе, приличный, — смело ответил Игорь.

Майор оглядел его и согласился:

— Раз живой, значит, приличный. У меня, Смирнов, к тебе специальное задание. — Он помолчал. — Понимаешь, в наше расположение неизвестным способом просочились пять женщин из Комитета солдатских матерей, скандалят, требуют вас домой. Вас ведь на полтора года призывали?

— Мне три недели осталось, товарищ майор, — Игорь расплылся в улыбке.

— Сколько тебе осталось, решаешь не ты, не я, а командование. Без приказа и пока сюда новая часть не подойдет, я ни одного человека отпустить не могу. Здесь не колхоз, а армия.

— Среди этих пятерых женщин твоя мать, активная женщина. Ты знаешь, наши позиции простреливаются, женщин приходится держать под землей, они ведут агитацию, мы не можем матерей скрутить, погрузить в машины и отправить в тыл. Во-первых, они наши матери, затем Красный Крест, журналисты и прочая херня, которая в войне не понимает. Мы с тобой пойдем к ним, уговорим уехать. У многих бойцов призывной срок истек, женщины окончательно разложили ребят, у меня сейчас не полк, а не знаю что. Если чечены двинутся вперед, нас разметают, как курей, перестреляют, словно... — Он махнул рукой. — Сам понимаешь.

— Так переговоры идут. Перемирие.

Майор поднял палец, словно подал сигнал, ухнула тяжелая артиллерия, над головами выли бомбардировщики.

— Это в Кремле переговоры, сынок, у нас все без перемен. Так что давай почистись, смени рубашечку, пойдем с твоей мамой разговаривать. Я верю, ты будешь держаться молодцом.

Игорь побежал в роту, переоделся, как сумел, надраил обувь, ребята дали одеколон. Подошел капитан, который за полтора года повзрослел лет на десять, оглядел Игоря и, глядя на него красными, как у кролика, глазами, сказал:

— Молодец, Смирнов, смотришься, словно тыловой штабист. Однако отставить. — Он прикусил сухую потрескавшуюся губу. — Матери отбыли, все нормально, — кивнул и ушел.

Игорь не знал, что женщины действительно уехали, но его мать убила шальная пуля, с сегодняшнего дня он стал круглым сиротой.

Месяц служба шла обычно, с обеих сторон постреливали, порой бомбили, но воевали без азарта, лениво. Неожиданно все взорвалось. Со стороны чеченцев дружно рванула артиллерия, федеральные войска ответили залпами “града”, началась массированная бомбежка передовой противника. Передовой как таковой не существовало, разведка докладывала, что в каком-то селении или в тех разрушенных домах сосредоточилось несколько десятков либо более боевиков. Указанное место бомбили, утюжили снарядами, затем атаковали. В большинстве случаев встречного огня не было, бойцы находили консервные банки, клочья одежды, следы крови да стреляные гильзы. Трупы товарищей, если они и существовали, чеченцы никогда не оставляли. Вот тела русских попадались, их пытались отправить домой, чаще хоронили, порой бросали, так как завязывался новый бой и приходилось заботиться о собственной жизни, а не о мертвом соотечественнике, у которого и документов никаких не было: чечены трупы всегда обыскивали.

Игорь ни разу не видел признаков вандализма, о котором порой писали либо вещали по ящику, то есть отрезанных ушей либо голов. По всем признакам парни погибли в обычном бою от пули или осколка.

Рота поредела, но превратилась в боевое соединение. Суровый, молчаливый капитан хорошо выбирал позицию, не бросал солдат в бессмысленные атаки, стал осторожен, не лез на рожон. Бойцы не то чтобы полюбили его, как Батю, но зауважали, слушались беспрекословно.

Сами солдаты стали слегка походить на чеченов, небритые, в заскорузлой одежде, чистыми и ухоженными у них были только автоматы, бойцы научились ориентироваться на местности, определяли, где может оказаться засада или залег снайпер, легко находили ямки, воронки, груду битого кирпича, куда можно быстро запихнуть свое незащищенное тело.