Шакарим

Конечно, он ушел в отшельничество по причине духовных исканий. Но теперь это уже была причина как бы второго порядка.

Видимо, много наслушался поэт мнений и сплетен о себе, коль, вернувшись в Кен-Коныс, написал в раздражении такой стих:

Говорят, что я отрекся от народа,
Говорят, что я безумен от природы,
Что познавший истину ума лишится,
Что он телом будет болен долги годы.

Но и в этом оставленном обывательском обществе есть выход к народу: есть народ и есть слово поэта. И как бы одинок он ни был, но со своей правдой не народу противостоит, а миру носителей и сеятелей зла:

Но я видеть не могу, как эгоисты,
Хвастуны, злодеи, мямли, скандалисты
Не скрывают от людей повадки волчьи,
А лишившись чести, вроде бы как чисты.

И сейчас вы дома, я — в степи, о Боже!

Я ушел, ни у кого не взяв добра, ну что же —
Нажитое в пятьдесят пять лет богатство
В одиночестве осмыслю, подытожу.

А затем я правду расскажу народу,

Как вранье вливают в уши мимоходом
Богачи, шаманы, муллы-нечестивцы,
Как глумятся предводители над родом,

Как людей терзают, грабят хлестко,

Как по спинам сирых, кротких ходят плетки.
Эй, те сплетники, что на меня клевещут,
Ну а если с вами обойдутся жестко?..

И когда я сердцем понял боль людскую,

В мир зверей ушел я, в горы, в даль глухую,
Но ушел не от народа своего, поверьте,
А от тех, кто измывается втихую…

Сам образ поэта-отшельника здесь романтический, хотя импрессионистически вскользь даны самохарактеристики «истощен и постарел».

Истощен и постарел я, есть такое.
Но пылающему сердцу нет покоя!
Пусть поймут меня потомки чистым сердцем —
Я желание имею вот такое.

Это все, за похвалою не гонюсь я.

Защищать рвачей-акимов не возьмусь я.
И намерен я писать до самой смерти,
Старости и немощи, нет, не боюсь я!

Образ Шакарима с его «пылающим сердцем», выступая контрастом на фоне презренных «рвачей-акимов», обращен к потомкам с «чистым сердцем». Его позиция, напрочь лишенная меркантильных и тщеславных помыслов, есть указание пути и возможность выхода к правде жизни.

Обрисовать картину бытия в отшельничестве не так-то просто. Подробных описаний ни у Шакарима, ни у летописцев рода Тобыкты нет. Поэтому можно только воображать уединенную долину среди гор, на краю которой приютился одинокий двор, отгородившийся от мира чисто символической изгородью, вряд ли способной служить препятствием для волков и лис. Невысокий домик из саманного кирпича. Пристройка — хлев для скота.

И остается догадываться, какой силой воли обладал Шакарим, чтобы не просто выжить, а и редуцировать религиозно-философские искания своих духовных учителей в биографическую канву собственного бытия наедине с природой.

Свидетельствует Ахат Кудайбердиев, который чаще других сыновей навещал отца в отшельничестве:

«Я до сих пор не знаю казахов, которые так, как отец, исследовали бы и берегли природу. Некоторые его начинания были поразительны.

Не будет преувеличением сказать, что он был человеком, исследовавшим и оберегавшим все и вся, начиная с людей и животных, кончая неживой природой. Приведу некоторые примеры.

Однажды у него закончились чернила, он изготовил их, я видел это своими глазами. Он нашел верблюжью колючку, вскипятил ее ветви, выделил осадок, добавил квасцы и получил чернила, которыми писал тексты.