Шакарим

На праздник Курбан-айт специально для гостя устроили скачки — байгу, даже посадили его на иноходца. Потом продемонстрировали жестокую конную игру — кокпар, устроили соревнования борцов. Вечером гость слушал исполняемые на домбре и скрипке казахские и русские мелодии, делал записи, карандашные зарисовки. Он был благодарен за прием и получил огромное удовольствие. Днем ходили по гостям в соседние дома, купались в речке, пили кумыс. Кучинский удивлялся, как много мяса и кумыса усваивал организм казахов, говорил, что одного блюда мяса, съедаемого казахами за ужином, хватило бы немецкой семье на целый месяц. Впоследствии он подробно описал казахскую кухню, дав ей оценку с точки зрения ученого-медика.

По словам Ахата, на прощание немецкий ученый сказал Шакариму: «Я счастлив, что встретился и беседовал с вами. Считаю вас истинным ученым, мыслителем степи! Как вернусь домой, даст Бог, напишу книгу о жизни в степи. Если будет возможность, приеду еще. Хочу выучить казахский язык, а вы научитесь немецкому. И тогда мы поговорим без переводчика».

Вернувшись на родину, Макс Кучинский написал и издал книгу «Степь и ее обитатели». А Мухтар Ауэзов, уезжая, пообещал помочь поэту опубликовать его произведения. Для начала забрал рукопись поэмы «Лейли и Меджнун». Молодой деятель, литературный талант которого Шакарим оценивал очень высоко, слово сдержал. Правда, политическая карьера Ауэзова в тот момент достигла апогея. Он стал членом ЦИК Казахской автономии, был делегатом IX Всероссийского съезда Советов, который проходил в Москве в декабре 1921 года. Но осенью 1922 года двадцатипятилетний Мухтар Ауэзов оставил крупный государственный пост в Оренбурге и поступил вольнослушателем в Среднеазиатский Туркестанский университет в Ташкенте.

И только тогда он смог опубликовать поэму «Лейли и Меджнун» Шакарима. Она выходила в Ташкенте по частям в номерах 2–5 и 6–8 журнала «Шолпан» в течение 1922–1923 годов. Поэма была напечатана, как и написана, в арабской графике. Однако Шакарим был сильно недоволен публикацией из-за многочисленных типографских ошибок.

В конкретных исторических условиях, когда правящая партия навязывала народу готовые решения и общие правила, Шакарим писал стихи и продолжал задаваться как коренными вопросами бытия, так и метафизическими: какой теперь будет жизнь? как вести себя человеку в условиях несвободы? каким образом можно сохранить совесть и честь? Адресовал эти экзистенциальные вопросы новому поколению:

Нравится ль вам этот мир самим?
Что могло создать его таким?

Какая тайна заключена во мраке Вселенной? Брошу в океан пылинку соли, на сколько частей разделится она? Сколько лет пахнет резеда? — вопрошал он в стихотворении «Измеряя мрак и свет». В поисках ответа писал цикл великолепных стихов, датируемых 1922 годом и озаглавленных «Думы на вершине горы»:

Взойдя на пики Чингистау, стою себе.
Как хорошо на высях думать о судьбе.
Безмолвно пожелаю им спокойной ночи,
Уходит день, опять приходит ночь к тебе.

И только холодными зимними вечерами в одиночестве зимовья иногда начинал ощущать свои года, которые, отзываясь болью в суставах, усугубляли духовно-душевные переживания поэта. В такие тоскливые минуты писал он печальные строки:

Блаженство моих безгорестных дней,
Блаженство моих беспечальных ночей,
Пользы от вас никакой.
Шесть десятков мои отсчитали года,
И уже голова моя стала седа,
Где найду я покой?

И обречен я слезы лить,

И опьянен я без вина,
Судьба погасит мой огонь,
И мне могила уж видна.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ НАУКА СОВЕСТИ

Последнее хорошее место

Летом 1923 года поэт получил письмо от редактора газеты «Казак тип» («Казахский язык»), который, помимо прочего, приглашал уважаемого писателя присылать статьи в газету.

Шакарим возобновил активную публицистическую деятельность, прерванную «бойкотом» Алашорды. Например, в 1924 году опубликовал в газете «Казахский язык» две превосходные статьи, касающиеся проблем литературоведения: «Обращение к редактору газеты» (№ 3 (412) от 31 января 1924 года) и «Критика и критика критики» (№ 26 (425) от 4 марта 1924 года).