Шакарим

Смотрел в глаза судьбе и думал о Боге, хотя писал, конечно, не для Бога, чьи литературные пристрастия неизвестны. Просто понимал, что чем дольше человек живет на земле, тем он ближе к небесам. И только дружбой со смертью, не переча ей, а прислушиваясь к зову духов предков, можно продлить жизнь.

В 1898 году Абай написал исповедальное стихотворение «Когда умру, разве не станет мне обителью сыра земля?», очень похожее на прощание. Написал, как бы подводя итог одинокому, счастливому и горькому своему жизненному и поэтическому труду.

Всему на свете свой черед и свой исход,
Кому-то — скорый, но кому-то повезет.
Твой каждый шаг, невзнузданное сердце,
Не станут ли потомки ведать за просчет?

Уйду — ответить не смогу, несчастный я.

Свободно будете тогда сулить меня.
Но только чья душа сгорает дважды?
Я почернел, изранена душа моя.

Глубины сердца моего постигни суть,

Опасным, трудным и тернистым был мой путь.
Я — человек-загадка, помни это,
Я бился с тысячей один, не обессудь!

Не обессудь за буйный молодости пыл,

За то, что был горяч, порой в делах хитрил.
Прозрев с годами, сделался разумней,
Узрел вокруг себя лишь тех, кто зло творил.

Хоть поумнел, свободы не познал я сам.

Впустую жизнь! Не следуй по моим стопам.
За мной не шел народ мой несвободный.
Оставь! Дай спать спокойно, лишь внимай словам.

Я внешне — важный, но внутри — огонь и яд,

Уйду, ничто не изменив, — таков обряд.
Стихи идут в народ быстрей, чем сплетня,
Секрет свой я не выдам, нет пути назад.

Вне сомнения, и шакаримовское предощущение ухода, которое растянулось на добрых три десятилетия, навеяно этими раздумьями Абая, хакима-учителя, мудреца, убежденного в бессмертии души.

Сам он, как истинный ученик Абая, не снижал высокого творческого накала, с которым жил последние годы. И продолжал предаваться серьезным занятиям. По вечерам занимался в зимовье на Колькайнаре переложением повести «Дубровский» в стихи на казахском языке.

Читал книги по социологии, философии, все более сложные и интересные. Начал систематизировать записи по философским проблемам, которые делал с недавних пор. И в какой-то момент задумал написать критическую книгу по философии. Даже придумал название — «Три истины». И в этой связи все более углублялся в собственную концепцию бытия, которая неотвратимо складывалась в голове. Вот первая запись, вошедшая потом в книгу:

«Причинные истоки всего существующего — в безмерности познания, могущества и искусности творца. Мои обоснования: