Шахтер и канарейка (СИ)

Ойн много умных слов наговорил, когда утром навестить его зашел, и среди них Бофур ухватил, что никаких тяжестей, никаких движений резких и вообще лучше бы лежать, если не хочет развинченной игрушкой развалиться. Но Струнка не вернется, он был в этом уверен, и если он так и не поймет почему - так и так развалится. Одолжив у брата его гнедого Зверя, он выехал за ворота и тоже повернул на восход.

Пожалуй, он даже хотел через полмира за ней мчаться, со всеми гоблинами и головорезами встретившись, сколько их ни есть тут — заплатить страданием за желанное всегда ведь кажется выгодной сделкой. Но Струнка не уехала далеко. В первой же деревне на тракте он заметил у ворот постоялого двора ее вороного под приметной вышитой попоной. Трактирщик, услышав про короткие волосы и золотой шарф, кивком указал в угол трапезной - «Мальчишка там был». Все женщины из народа Махала, путешествуя, одевались по-мужски, а в чужих землях за парней себя и выдавали, но тут Бофуру захотелось обозвать трактирщика кретином — да с ней столкнувшись, и слепой бы увидел, кто она!..

Струнка сидела одна за столом в дальнем конце зала, уронив на руки голову в тяжелом темном капюшоне. Бофур пошел к ней, и балрог знает как она услыхала шаги, но вскинула голову, едва он оказался рядом. На лице ее бурей пронеслось столько чувств, что он не успел даже различить их, и ему показалось, что вот сейчас она вскочит на ноги и кинется бежать. Но она осталась неподвижна, застыв в испуганном отречении поперек уже давно очевидному, и было оглушительно ясно, что это не тот орешек, какой в объятиях расколется, не кокетство или желание потомить подольше, прежде чем в руки упасть.

Оба они молчали, ледышкой у камина шумного гомона всех остальных, и Бофур все ждал, что она заговорит, хоть что-нибудь скажет. Поднявшись, Струнка поманила его за собой, и они вышли из переполненного зала. На ступенях наверх она подхватила его под локоть — подниматься было больно. Оказавшись наконец в безопасной тишине своей комнаты, она прислонилась спиной к двери, все так же молча.

- Почему? - спросил Бофур, сам уже не зная о чем, но ей достало сердца не притворяться, будто она не понимает тоже.

- Я не могу позволить себе это.

- Почему? - повторил он. - Ты жена кому-то? Погибшему принадлежишь? Или на тебе проклятие, которое всех убьет, кого ты ни обнимешь?

Брови ее хмуро дрогнули.

- Нет ни умерших, ни проклятий. Просто и меня тоже нет. Нет ничего, кроме моих историй.

Она смотрела с безнадежной тяжестью в глазах, не ждала, что он поймет, а он улыбнулся, когда все стало вдруг совсем ясно, сложилось два и два. Он ведь видел, как она поет, уступая в самой себе место чужой судьбе, и помнил, как она менялась, стоило разговору ее собственной жизни коснуться. Само прозвище ее уже сказало все, что нужно было, чтобы понять.

- Ты есть, - сказал он тихо и мягко. - С тобой тепло, ты здорово танцуешь, а смеешься так, что я бы и мертвый шутить пытался, и все, что ни выпадет мне в жизни, я прожить хочу вместе с тобой. Разве этого мало?

Она молчала, и едва различимая дрожь была в ней, как у отпущенной струны: подрагивают брови, и губы, и жилка у горла.

- Помнишь, мы говорили про счастье? - справившись с собой, заговорила она. - Я уже выбрала свое. И хоть ты не веришь мне, но я счастлива, сквозь то, что сочиняю, я тысячи жизней прожила вместо своей одной, и я умею то, что делаю, но только это. Поверь мне - я ведь знаю себя лучше, чем ты. Пройдет год, два - и ты тоже поймешь это, и что будет дальше? Я сказала, что нужно носить в сердце рану, для того, чтоб создавать, но такую рану мне будет не выдержать.

- Ничего ты про себя не знаешь. Ты насмерть испуганная и упрямая, а петь о жизни конечно безопаснее, чем самой жить. И кто-то ранил тебя, его бы я убил за это, но тебе боли не причиню!

- Нет, это я причиню ее тебе. И этой раны не выдержу. Прошу тебя! - она выставила перед собой руки, когда он шагнул к ней. - Я виновата. Я должна была уехать сразу и не ждать, пока мы оба станем друг другу нужны. Но я верила, со мной такого не случится больше. Что я смогу как угодно близко к пламени подойти и не вспыхнуть.

- Я люблю тебя.

Она покачала головой и тихо и мягко ответила:

- Нет. Тебе просто так кажется.