23 апреля 1616 года
Уилл Шакспер, последние часы жизни
26 июня 1612 года я вошел в кабинет Роджера, когда часы отбивали девятый удар.
Вошел в самом что ни на есть рабочем состоянии: сыт, слегка нетрезв, зол, но с предчувствием, что злость эта мостит мне дорогу в рай.
26 июня, 1612 года
Роджер Мэннерс, 5-й граф Ратленд, последние часы жизни
Уилл входит в мой кабинет с наилучшим для работы настроем: сыт, немного нетрезв и зол – однако той злостью, которая заставляла его вновь и вновь рассчитывать на победу в нашей тринадцатилетней схватке за Элизабет, хотя, видит бог, с ним я за ее любовь никогда не сражался.
– Доброе утро! – возглашает он, усаживаясь в привычное кресло. – Роджер, сегодня ты молодцом! Может быть, передумаешь покидать нас?
– Да даже если б и передумал, Уилл, – откликаюсь я, – то не решился бы тебя разочаровать. Ты ведь так надеешься, что сегодня, 26 июня 1612 года – последний день твоих мучений!
– О, ты недооцениваешь мою жертвенность, Роджер! Ради того, чтобы ты жил и здравствовал, я готов не только завершить «Бурю», но уже завтра приступить к чему-нибудь подобному. Мне заранее нравится название «Ураган»! Хотя нет, лучше писать не подобное, а в корне отличное, скажем, «Штиль». Представь: корабль четырнадцать дней торчит на одном месте, ни намека на ветер, матросы уничтожают вино, которое везет из Испании в Англию почтенный купец, а тот подсчитывает убытки и медленно – главное, поначалу очень-очень медленно – сходит с ума, размышляя о бренности всего мирского. И тут добрый волшебник, пусть будет все тот же Просперо, решает бедолаге помочь. Но дьявольщина! – разглядывая карту, спросонья перевернутую им вверх ногами, посылает вместо долгожданного южного ветра – северный. Команда же мертвецки пьяна и на лавирование не способна[20]
.«Почему, – гадает Просперо в долгих монологах, – почему неблагодарный купец, вместо того чтобы воспрянуть духом, сходит теперь с ума гораздо быстрее, чем раньше?»
Как тебе? Нравится? Стоит додумывать финал?
23 апреля 1616 года
Уилл Шакспер, последние часы жизни
Вспоминаю, какие, развалившись в кресле, говорил гнусности, – и становится стыдно. Ведь видел, что бледность его лица и синева губ уже не болезненны, а предсмертны; слышал, что голос совсем слаб… Как же я мог быть так гадок? Неужели меня выводило из себя его мужество, не знаю, истинное или демонстрируемое, но, в любом случае, непозволительное для смертного в последние его часы? Неужели даже оно, это мужество, делало Роджера Мэннерса, 5-го графа Ратленда, победителем в нашей тринадцатилетней схватке за Элизабет?
Но Элизабет… Меня сбивало с толку ее спокойствие, странное для женщины, пусть не принадлежавшей до конца своему избраннику, так ведь все же избравшей его когда-то! «Может быть, у нее просто нет сердца? – думал я. – Или прав был мой принц датский, говоря, что имя женщины – вероломство, и не успеет Ратленд испустить последний вздох, как вдова его начнет мысленно готовиться к следующей свадьбе?»
Боже, сегодня, перед самым уходом из мира, я признаюсь Тебе: даже если бы Элизабет была точной копией королевы Гертруды из «Гамлета», то и тогда у меня не нашлось бы для нее ни единого словечка осуждения.
И даже если бы сегодня, 23 апреля 1616 года, в последний мой день на этом свете… точно, без доктора Шейла, без иных докторишек, знаю, что в последний… к моему смертному одру подходила не когда-то давно обретенная жена… кажется, ее зовут Анной… с тем своим постным выражением лица, которое считается молитвенным… а подходила бы Элизабет… и я бы точно знал, что она, подходя, думает именно о «следующем после меня» – то и тогда бы силился прошептать ей слова не укора, а любви.
Ибо она из тех редких женщин, которых можно любить только рабски.
Как любили Клеопатру Цезарь, Марк Антоний и те безвестные, кто готов был за ночь любви с нею заплатить жизнью.
26 июня 1612 года
Роджер Мэннерс, 5-й граф Ратленд, последние часы жизни
Мы с Элизабет спокойно ждем, пока из Уилла выплеснется злость, а когда этот вечный ребенок затихает, я говорю:
– Друзья мои, десять дней работы над «Бурей» случились более года назад, однако шедевр у нас не получился. Но сегодня Великий Архитектор предоставляет нам последнюю возможность.
АлефЛамедРеш!
Долгое молчание.
О чем думает Элизабет, я, наверное, знаю. Нет, не о последнем усилии в работе над «Бурей», а о том, какое из двух завещаний сжечь: то, в котором б
А о чем думает Уилл? Может быть, как и я, вспоминает нашу работу над «Макбетом» и «Королем Лиром»?
23 апреля 1616 года
Уилл Шакспер, последние часы жизни