Шаляпин

Нашим глазам открывалось великолепное зрелище: сын народа, могучего русского народа, вышедший из его низов, без образования, без воспитания, взлелеявший в груди своей колоссальную силу таланта, шел вперед по пути к славе, вызывая к жизни великолепный сонм изумляющих образов, чаруя могуществом песнопения; сын крестьянина готовился прославить свою родину, вплетая одну из лучших ветвей в ее лавровый венец.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИМПЕРАТОРСКУЮ СЦЕНУ

Сентября 22 1899 года Шаляпин снова поступил на службу в Императорскую оперу, на этот раз на сцену московского Большого театра. Это было праздником для Москвы. В этом городе разгорелся ярким блеском талант Шаляпина, и там же суждено ему было продолжать свое высокое служению искусству. Но, вернувшись под сень казенных кулис, Шаляпин очутился уже в других условиях, нежели те, которые, с небольшим два года назад, окружали его на Мариинской сцене. Теперь уже режиссерское управление не могло распоряжаться им по своей прихоти: “захочу - будет петь, не захочу - не будет”. Теперь он был исполином: его огромная тень легла на всю сцену, и все потерялось в этой тени. Он принес с собою репертуар, ряд ролей, в которых он успел стать любимцем публики и в которых он не знал соперников: подражателей, бледных копий, сколько угодно, но соперников-ни одного.

Теперь уже приходится лишь бегло отмечать этапы его артистической карьеры. Он завоевывает себе непоколебимое положение в Императорской труппе. Старые роли получают еще более строгую обрисовку и выпуклость. К ним прибавляется ряд новых, каждая из которых является шедевром. В то же время Шаляпин совершенствуется, как концертный певец, достигая и в этой области результатов не менее изумительных, чем в сценической сфере. Своей художественной гибкостью он превосходить всех, кто выступал на концертной эстраде до него. В январе 1901 года он снова появляется на Мариинской сцене, где в качестве гастролера выступает в двух ролях: Мефистофеля в “Фаусте” и князя Вязьминского в опере Чайковского “Опричник”. Великим постом того же года он совершает свою первую победу над Европой: Едет в Милан и там, в громаднейшем театре “Scala”, святилище традиций, видавшем множество великолепных триумфов первых певцов мира, выступает в никогда раньше им не исполнявшейся роли Мефистофеля в опере Бойто и получает такой триумф, какого не удостаивался до него в Европе ни один русский певец. Итальянцы, издавна привыкшие посылать в Россию своих певцов, привыкшие к мысли, что русские только и живы итальянским оперным искусством, увидели с изумлением, что и мы не лыком шиты, что нам тоже есть что показать, что у нас тоже есть искусство. Появление Шаляпина, спевшего в итальянском театре итальянскую оперу на итальянском языке, произвело впечатление грома посреди ясного неба.

В августе того же года Шаляпин принял участие в целом ряде спектаклей частной оперы, которую держал в театре “Аркадия” баритон Максаков. Очарование этих спектаклей, несмотря на крайне плохой состав сотрудников Шаляпина, заключалось в значительной степени в том, что здесь артист показал всю невероятную гибкость своего таланта, спев в сравнительно короткое время целый ряд ролей, вполне противоположных по своему характеру. Он исполнил тогда Мефистофеля в опере Гуно, Сусанина, Мельника. Владимира Галицкого и Сальери. Последние две - в один спектакль, и этот контраст двух образов, различествующих между собою, как небо и земля, давал наилучшее представление о том, насколько талант Шаляпина беспределен и насколько его сценическому восприятию равно доступны и полудикий князь древней Руси, и просвещённый европеец, композитор, интеллигент конца XVIII века, запечатленный в трагическом образе гением Пушкина. Эти гастроли великого артиста навсегда остались в памяти. Впечатлению не могли повредить ни очень посредственные партнеры, ни такой же оркестр, который мог лишь кое-как подыгрывать ни обветшавшее в конец тряпье декораций, ни весь убогий реквизит Аркадийского сарая. Посреди этого серого, безразличного фона ярким блеском горело и переливалось всеми цветами радуги одно пятно-Шаляпин.

Вне его не существовало ничего. Он заставлял забывать окружавшую его обстановку, он заставлял вас забыть, что вы сидите в убогом театре, что там, за стенами, бушует ветер или льет дождь, что у вас где-то есть дом, а в этом доме вас ждут разные неприятности, всевозможные хлопоты и дрязги, из которых состоит вся наша жизнь. Красоты нет в ней, скудны ее радости.