Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

Старик чувствовал возбуждение, нечто вроде неистовства. До чего же приятно стоять вот так с этим своим хорошо одетым клиентом, мистером Харманом, который ездит на «Кадиллаке» 1958 года выпуска, и разговаривать с ним на равных, как бизнесмен с бизнесменом. Вот в этом и было дело: они были на равных. Его руки бешено заметались, тряпка выскользнула, и он взбрыкнул ногой, стряхивая ее с обшлага брючины.

— Я долгое время занимаюсь бизнесом, — сказал он. — И посмотрите, что сотворили со мной налоги. Это часть их системы — отвратить человека от того, чтобы всю свою жизнь посвящать работе, потому как что он получает, когда все сделает? Подоходный налог. — Он сплюнул на пол.

— Да, — сказал Харман своим хорошо поставленным спокойным голосом. — Подоходный налог определенно входит в их схему дележки благосостояния.

— Они навязали ее Америке, — сказал старик. — Во времена правления Франклина Рузвельта. Всякий раз я думаю об этом Рузвельте — и о его сыне, полковнике.

С мягкой, добродушной улыбкой Харман сказал:

— Это меня просто поражает. Думать об Элиоте как о полковнике[10].

— Я вас задерживаю, — сказал старик.

— Нисколько, — возразил Харман.

— У вас много дел, да и у меня тоже. Говорю вам, Харман, нам обоим слишком много надо сделать. Единственное различие между вами и мной — это то, что у вас есть жизненные силы и молодость, чтобы со всем управиться, а у меня их нет. Я изнурен. Правду вам говорю: мне крышка.

— Черт, да нет же, — сказал Харман.

— Это факт.

— Почему? Боже, когда я вошел…

— Ну конечно, я лежал под тем «Бьюиком». Но послушайте. — Старик придвинулся к Харману так близко, как только было возможно, чтобы не испачкать того маслом, и тихо проговорил: — Однажды, когда я буду под ним лежать, знаете что произойдет? У меня случится сердечный приступ, и я умру. — Он отступил. — Вот почему мне надо выбраться отсюда.

— Вместе со всей вашей сноровкой, — сказал Харман.

— Печально, конечно, — согласился старик. — Но я должен слушаться Фратта; это его дело. Я обращаюсь к специалистам. Я не доктор. Мне известно только одно — уже много лет я страдал диспепсией, а когда я отправился к Фратту, он сначала ничего у меня не нашел, но потом измерил мне кровяное давление.

Он сказал Харману, какое у него было давление. Цифры были ужасны, и он увидел, как это отразилось на лице у Хармана.

— Досадно, Джим, — сказал Харман.

— Но если спокойней отнестись к этому — а мне не очень–то улыбается торчать без дела дома — и найти себе какую–нибудь работу, не требующую такого напряжения… Поднятия всех этих тяжестей… — Он умолк.

— Вы никогда не думали кого–нибудь нанять? — спросил Харман. — Кто бы делал тяжелую работу?

— Никогда не находил никого, на кого можно было бы положиться.

— Вы обсуждали это со своим брокером?

— С Мэттом Пестевридсом?

— Со своим адвокатом, — сказал Харман. — Или риелтором. С кем вы говорили о проблемах своего бизнеса? С кем консультировалась, прежде чем продать помещение?

Старик молчал.

— Вы что, не обсуждали этого с кем–нибудь, кто имеет опыт в таких делах? Вы могли бы заполучить кое–кого, чтобы он управлялся здесь, в мастерской, в ваших интересах, мастера. Так всегда делают. Любой хороший деловой консультант мог бы навести справки и найти для вас надежного человека; это вопрос тщательности и умения искать, вопрос методики.

Старик не мог ничего придумать в ответ.

— Ваш брокер удивляет меня, — сказал Харман.

— Я просто позвонил ему, — объяснил старик, — и сказал, что хочу продать помещение из–за состояния моего здоровья.

— Вынужденная продажа. Вы, наверное, понесли потерю?

— Да, — сказал он.

— Если мне позволено будет спросить, сколько вы за него получаете?

— Тридцать пять тысяч.

Харман бегло осмотрел здание.

— Вроде бы цена достойная. — Он задумался, потирая нижнюю губу костяшками пальцев. — Слушайте, Джим, — сказал он. — Обсуждать, что еще вы могли бы сделать со своей мастерской, теперь все равно что плакать над пролитым молоком. Но цену свою вы получили. Не прогадали ни в коем случае.

— Да, — сказал старик, чувствуя гордость.

Резко на него глянув, Харман сказал:

— Надеюсь, вы не взяли бумаги.

— Бумаги?

— Вторички. Вторичные акты доверительной собственности.

— О нет, — сказал он сразу же. — Никаких бумаг. Десять тысяч наличными, а остальное — по две сотни в месяц.

— Под какой процент?

Вспомнить старик не смог.

— Я вам покажу. — Он направился к своему захламленному офису, а Харман, широко шагая, последовал за ним. — Вот. — Он достал документы из ящика стола, разложил и отступил, чтобы Харман мог их рассмотреть.

Какое–то время Харман изучал документы.

— По–моему, вы все сделали очень хорошо, — сказал он наконец.

— Спасибо, — с облегчением сказал старик.

Стоя у стола, Харман в глубокой задумчивости барабанил костяшками пальцев по сложенным документам. Постукивал по ним снова и снова.

— Вот что я вам скажу. Слушайте. Вам нужен — как мне это назвать? — не совет, а… — Подняв документы, он снова стал их перелистывать. — На другой стороне Залива. В округе Марин. Там сейчас много строят. Расширяются. — Он уставился на старика.

— Да, — сказал старик. Он затаил дыхание.