Шамаханская царица (СИ)

  Я молча присел рядом с Фрейей. Кот на ее бедрах шевельнулся, приоткрыв один глаз, посмотрел на меня, вновь зажмурился.

  Марина, просеменив, принесла нам чай в белый фарфоровых чашках на блюдцах, неуклюже присела в реверансе, и пошлепала к корзинкам.

  - И как ваши изыскания, Александр? - спросила Фрейя, смотря на меня наполовину насмешливо, наполовину серьезно.

  - Идут по плану, - ответил я. - К сожалению, не так быстро, как хотелось бы. Возникли осложнения.

  - Вы же знаете, как все делается у нас на Руси, - произнесла Фрейя. - Не подмажешь, не поедешь.

  - Вы совершенно правы, - вступился Воронович, поворачивая к нам голову. - Кстати, насчет подкупленных городовых. Вот, извольте сюжет: приезжаю в губернскую управу с какой-то безделицей, на пороге - городовой...

  - Мы знаем ваши сюжеты, Воронович! - сказала сестра Залины. - Они всегда заканчиваются бесчеловечно и двусмысленно.

  - Ах, бросьте, - бросил Воронович. - Душечка, у вас чересчур живое воображение.

  - Нет, послушайте, неужто наш лес, - воскликнула Настенька возмущенно, - дивный прекрасный лес срубят? Пройдутся плугом по тем тропинкам, по которым мы бегали в юности, выкорчуют сосны, которым мы поверяли невинные девичьи тайны, развеют напрочь ту нежную доверительную атмосферу милых забав, шлейф которой стелется по сию пору и ...

  Я с любопытством покосился на Настеньку. Та вертела в руках зонт, и увидеть выражение ее лица не удалось.

  - Что именно вас так заинтриговало? - шепнула Фрея.

  - Я подумал, хорошо бы увидеть те самые сосны. Полные девичьих тайн, - негромко ответил я.

  - А я уж было решила, что Вас очаровала Настенька. Не правда ли она прехорошенькая?

  Я уклончиво повел головой.

  - Судя по тому, - продолжила Фрея, - что вырез на моем платье и то, что он скрывает, вас сейчас уже нисколько не влечет, вы настолько близко к сердцу приняли ее слова?

  - Не настолько. Вырез вашего платья ничто не может затмить, - передразнил я её.

  Фрея улыбнулась одним взглядом. Точно такой же улыбкой, которой иногда одаривала меня Залина: слегка стиснутые губы, нарочитое лицо училки, застукавшей ученика с мелом в руке перед надписью на доске 'Марья Васильевна - дура!'. И при этом искрящиеся и исходящие весельем глаза: 'Пиши, мальчик, пиши!'

  Настя продолжала говорить.

  - ... свершившегося священнодействия, которое лежит в основе всякого чувствования справедливости и является непременным условием подъема личности!

  - Полноте, Настя, - произнес Воронович, принимаясь обмахивать себя белой шляпой, - слушать подобное решительно странно. Вы выступаете против прогресса, против естественного оздоровления жизни, скованной тяжкими цепями минувшего.

  - Что вы полагаете под словом прогресс, милостивый государь - с вызовом ответила Настя, - бесконечно однообразное служение машине? Вымученной идее, довлеющей над нашим умом?

  Фрейя подалась ко мне и шепнула: 'Александр, неужто вы не отзоветесь в полемическом запале? Промолчите, скрыв свою позицию гражданина и личности? На вас это так не похоже'.

  Мне захотелось легонько щелкнуть по ее довольному носу, чтобы не задавалась. Но я сдержался, внимательно слушая и пытаясь сообразить, что они затеяли.

  - Но согласитесь, душа моя, - вяло возразил Воронович, - что прогрессу мы обязаны нашим процветанием, нашим жизненным комфортом. Вы же несете абстрактное слово действительности, включенной в отвлеченный термин.

  - Послушайте, Воронович, - вступилась сестра Залины, - Что дает нам ваш так называемый прогресс? Безжалостное разрушение старого мира, старого лишь по названию, но не по силам, по устремленности в завтра? К чему новомодные затеи, к чему этот пыл, эта решительность первооткрывателей, покорителей неизвестного? Вы тешите собственное самолюбие - не более, и в угоду прихотям ломаете здоровое целое.

  - Ах, оставьте, - буркнул Воронович. - Это досужие разговоры. Спросите чье угодно мнение и вам ответят, что прогресс неизбежен, что дорога будет построена и лес пущен на доски.

  - И даже Аглаи Сигизмундовны? - спросила сестра Залины.

  Аглая Сигизмундовна подняла голову и обвела всех сонным взглядом.

  - Кстати! - оживился Воронович - Аглая Сигизмундовна! Золотая наша, великолепная! Умоляю, оградите меня от нападок. Прошу Вас, ответьте им.

  - Голубчик, да что ж я могу поделать? Вы уж сами, сами, дружок, - ответила Аглая с новыми, неожиданными интонациями в голосе. - Будем надеяться, что все образуется. В голове не укладывается, что наш прекрасный чудесный лес будет пущен на доски. Разве такое возможно? Простите меня, но я не понимаю этого совершенно.

  - Да ведь надобно что-то делать, матушка! - произнесла Настя. - Нельзя сидеть вот так, ничего не делая.

  - Ты права, ты неопровержимо права, моя дорогая. Нужно надеяться на лучшее.

  Фрейя коснулась моей руки и, скрывая улыбку, показала взглядом, чтобы я не ел взгядом Аглаю.

  А я мучительно соображал, на что именно они все меня провоцируют. И какую именно цель преследует этот безусловно красивый, иносказательный и демонстративный спектакль.