Шаман

– Да бандит какой-то! Велел мне ничего вам про него не говорить! Вот, рубль сунул мне за службу оную! – швейцар извлёк из ящика стола рублёвую купюру и положил её на стол.

Вся накопленная за день усталость немедленно из Петра выветрилась. Он лихорадочно пытался соображать, что ему делать немедленно, а что дальше. К такому развитию событий он оказался не готов.

– Он вам кем-нибудь представился? Документы показывал? – требовательно спросил он.

– Да какие документы у бандита?! – испуганно прошептал швейцар.

– А с чего вы решили, что он бандит? По каким признакам?

– Да по чувству своему! Кто ещё таким образом будет узнавать про сыскного полицейского!

– Опишите, как он выглядел? Что-нибудь в глаза вам примечательное бросилось?

– Среднего роста, лет тридцати на вид, плотной комплекции. Одет простенько: недорогое пальто поверх старого костюмчика. Волосы на голове чёрные, а лицо обычное, ничем не примечательное. Только взгляд злобный такой, отталкивающий. Ах да, лицо, щетиной заросшее, но ни усов, ни бороды нет.

Приметы Петру показались достаточными, ведь безусых мужчин на петербуржских улицах практически нет. Рассмотрев лежащую на столе купюру, новенько выглядевшую, ровненькую, не успевшую помяться и истрепаться, он спросил:

– Потрудитесь, пожалуйста, припомнить, каким конкретно образом он извлёк из кармана этот рубль?

– Что значит каким? Обычным.

– Он достал этот рубль из кармана отдельным, из кошелька или из пачки других банкнот?

– Из пачки, перевязанной верёвочкой!

Пётр взял купюру за уголок, спешно завернул её в носовой платок, убрал в карман пиджака. Взамен он положил на стол две свои купюры – рубль и десятку.

– Вот вам рубль взамен, на случай, если соглядатай потребует деньги обратно, а вот червонец – это в знак моей благодарности за вашу благородную преданность.

– Да что вы, Пётр Васильевич, я от души сказал, из уважения!

– Добро должно поощряться, не отказывайтесь. Что он вам ещё говорил?

– Да ничего более. Сказал, что, как только вы вернётесь, дождаться, когда вы подниметесь, и тут же доложить ему.

– Хорошо, сделаем так. Я сейчас поднимусь к себе, а вы, как он того и потребовал, пойдёте и скажете ему, что я дома. Дальше делайте всё, что он повелит. За меня не беспокойтесь, я уже понимаю, что мне следует делать. Главное, ведите себя с ним обычно, не переусердствуйте. На его любые вопросы отвечайте правдой – до скольких часов обычно сплю, когда по утрам выхожу, где служу. Своими сведениями вы мне не навредите, а себя от гнева его убережёте. Если что-то случится – кричите на всю улицу. Я из окон услышу и к вам на помощь обязательно прибегу.

– Хорошо.

Поднявшись домой, Пётр надёжно запер за собой дверь квартиры и тут же, не раздеваясь, прошёл на кухню, чтобы приоткрыть в её окне форточку. Взглянув с высоты пятого этажа вниз, на набережную, он увидел, как к чёрному силуэту кареты быстрым шагом прошёл швейцар. В чёрном ночном непроглядном мраке он пробыл у кареты с минуту, затем опять показался – торопливым шагом вернулся обратно. Карета осталась на месте, никуда не уехав.

Надо было швейцару сказать, чтобы он номер экипажа запомнил, да в смерче стремительных умственных рассуждений из головы Петра это вылетело. А сейчас уже было не до этого.

Быстро раздевшись в прихожей, избавившись от промокшей в дневном дожде одежды, Пётр сменил нательное бельё и вновь застегнул на животе ремень с самодельной оперативной кобурой. Пришло вновь опасное время, когда без револьвера под рукой он не мог позволить себе пробыть и минуты. В последний раз такое случилось полтора года назад, когда эсеры решили его убить, в месть за поимку их щедрых на деньги дружков, бандитов-кредиторов, по «делу Серебряного кольца» – убийства купца на Выборгской набережной.

Убедившись в прочности крепления к рукояти револьверного шнура (тонкого кожаного ремешка), Пётр сместил кобуру к животу, поближе к правой руке, и, привычно ощупав деревянные рифлёные щёчки рукояти, убедившись, что они не засалены, прошёл с носовым платком в свой кабинет (вторую смежную спальню, которую ни под что иное одинокому сыщику использовать не приходилось, – однокомнатных квартир в 1908-м году не было; самыми малыми были двухкомнатные).

Усевшись за стол, он положил рублёвую купюру соглядатая на чистый лист белой бумаги и рядом расположил свой английский дактилоскопический набор из служебного портфеля. Пододвинув поближе керосиновую лампу, открытую на самый яркий огонь, он склонился над листком денежного знака.

Со слов швейцара, соглядатай вытащил его из пачки других купюр. Это было очень важное сведение, потому что вытащить таким образом купюру, не оставив на ней яркого отпечатка большого пальца правой руки, было невозможно. Для последующей идентификации соглядатая Петру требовалось этот отпечаток выявить.