Шаман из космоса

Итак, почти всё свободное время я посвящал этому портрету, а чаще всего работал по ночам. Конечно, я не стал рассказывать отцу о конкурсе, потому что хотел сделать сюрприз. Я знал, как он обрадуется, когда узнает о моём поступлении в художественную академию. Но больше всего мне хотелось увидеть его растроганное лицо и горящие глаза. Я столько раз представлял себе этот момент! Прошу отца, чтобы он отменил все дела, потому что сегодня – лучший день, который никогда больше не повторится. Наблюдаю за тем, как отец неуклюже улыбается, надевает парадный костюм, новенький галстук и добродушно ворчит: «Что ты там опять натворил?» Папа не может завязать узел, потому что у него дрожат пальцы. Я терпеливо помогаю ему, а затем сжимаю холодную ладонь, чтобы отогреть. Мы заходим в выставочный зал, где вывешены работы абитуриентов, а он морщится, потому что совершенно не разбирается в искусстве: «Какая-то пародия на Ван Гога». Я едва сдерживаю себя, чтобы не рассмеяться: по-моему, папа знает только одного художника. Мы бродим по огромному пустынному залу, и наконец я прошу спутника закрыть глаза. Прямо сейчас произойдёт настоящее чудо – воссоединение отца и сына. Он обнимет меня и не сможет ничего сказать. Только подойдёт к картине и многозначительно покачает головой. А я буду знать, что это и есть высшая степень благодарности. Молчание – знак одобрения и… любви. Это мысль делала меня счастливым.

Да, я был счастлив в собственном воображении, но как только моя мечта соприкоснулась с реальностью, всё произошло совершенно по-другому.

Когда я завершил работу над портретом, то по неосторожности оставил её в своей комнате. Впрочем, как мне казалось, отец не заглядывал туда в моё отсутствие. Но я ошибался: наверное, в минуты одиночества он садился на мою кровать и беззвучно рыдал. Я очень старался, но всё-таки не мог исцелить его сердце и забрать себе хотя бы часть невыносимой боли. Я лишь копия, жалкий двойник, у которого не было шансов уподобиться оригиналу, как бы он ни пытался.

И вот в одну минуту я утратил всё, что у меня было. Случайность или злой рок снова превратили меня в сироту. Когда я вернулся домой, отец был мёртв. Он прижимал к груди мою картину, а рядом с ним валялись на полу пустые контейнеры и упаковки. Сколько таблеток он принял и почему так хотел умереть?

Когда врачи диагностировали смерть от передозировки, я услышал в их словах обвинение. Мне казалось, что все эти странные люди в белых халатах – пришельцы, которые явились в мой дом, чтобы похитить отца. Это какая-то неудачная шутка, конечно, он жив, но его собираются украсть, взять в плен, и прямо сейчас я должен спасти этого спящего человека. И я накинулся на врача с кулаками.

Не помню, что происходило потом; наверное, мне сделали какой-то укол. Не могу забыть сон, который мне тогда приснился. Я слышал оглушительный смех, проклятия и презрительные выкрики: «Ты убийца». Кто-то сорвал с моей головы нелепую соломенную шляпу, чей-то плевок в лицо заставил меня стиснуть зубы, и я едва сдержался, чтобы не ответить тем же. Несколько раз мне дали пощёчину и наступили на ноги. Однажды я вскрикнул от боли, которую больше не мог терпеть, и увидел перед собой жёлтое старческое лицо с презрительным взглядом.

Рассказчик снова замолчал, хотел было закурить, но пачка из-под сигарет оказалась пустой. Аграфена Волкова, которая то и дело вытирала глаза носовым платком, шумно высморкалась и протянула водителю сигару. Тот одарил её вежливой улыбкой, но отказался.

– Боюсь, мне не стоит курить. На самом деле у меня больное сердце.

Тётя Груша в расстроенных чувствах всплеснула руками, ассистент фокусника пробормотал что-то маловразумительное, Кит зашмыгал носом и почти сразу пожаловался на зверский холод. Никита ощутил резкое головокружение и, наверное, потерял бы сознание, но Мира вовремя сжала его руку.

– Мою историю можно закончить, больше со мной не происходило ничего особенного… Вы видите перед собой живого мертвеца. – водитель вздохнул, сцепил руки в замок – раздался хруст утомлённых пальцев.

– А как же… эпилог? – спросила девушка с малиновыми волосами. В её глубоких глазах застыла едва уловимая печаль. По опущенным уголкам губ можно было догадаться, какую сильную боль она испытывала. Мира сочувствовала несчастному человеку, её сердце всегда откликалось на чужое страдание. Единственное, что она может сделать, чтобы на время заглушить отчаяние рассказчика, – дослушать его историю. Девушка вспомнила чеховского Иону, который не смог найти собеседника в бездушном человеческом мире. Она бы с радостью шагнула в текст, чтобы обнять страдальца за плечи…

– Если вам интересно… – начал было водитель, но Цепеш резко оборвал его зарождающуюся вежливую реплику:

– Рассказывайте же!..