Шаманский бубен луны (СИ)

Артем с валенками под мышкой вышел на улицу. И куда теперь? Где неизведанная Губаха? Город не желал исповедоваться. Впереди старый автовокзал, справа кинотеатр, сзади музыкалка, рядом картинная галерея. Вместо ступенек — накатанная горка из снега. Поднялся по целинной дуге. Внутри галереи встретил безработный гардероб, потому как зимой на улице теплее, а летом — прохладнее. На стенах штук двадцать идиотских картинок «птиц мира», отовсюду глядят голуби, с профессиональными детскими искажениями. Рядом с кривулестями, кривоклювостями, криволапостями Пикассо отдыхает. В углу пара картин местного художника, заодно и учителя рисования в школе Артема. Учитель классный, душой болел за свое дело. Артем научился у него разбираться в чертежах. Хотя зачем ему чертежи? Ведь он собирался поступить в МГУ и стать… кем Артем хотел стать? Наверное, строителем коммунизма. Лишь бы успеть, а то учишься, учишься, учишься, а потом выясняется, что без тебя все построили.

Артем собрался уходить, а тут подскочила девица в зеленом платье, видимо, решила согреться в движении: где-то он ее видел, но не вспомнил. Она улыбалась, кружила вокруг, словно мумифицировала Артема. Хвасталась, что один голубь ее. Вновь присмотрелся к обоим или обеим, пофиг, все равно не помнит.

— Я Света! Света Светличная! — заглядывала она ему в глаза и искала в его памяти свой прекрасный портрет. — Но как же!? Мы с тобой на «А ну-ка, парни!» жюрили, Слет юных исследователей, Партизанскими тропами войны… — искренне расстраивалась она и тянула ручки.

На ее ласковое прикосновение тело Артема взорвалось стояком. Как культур-мультур человек, он вежливо отцепился, откланялся, драпанул вон.

На улице пылающие щеки охладил охапками снега, три пригоршни — сжевал. А потом и вовсе началась фигня. Увидел посреди дороги тело человека, фуфайка задралась, поясница голая. Артем подошел ближе — разит недельным похмельем! Вот нафига такого спасать? Какой из него строитель коммунизма! Лежак так надрючился, что до чертиков был невменяем, Вроде, в отключке, а сам задом ерзает, к теплу тянется — это недавно лошадь с санями прокатила, вот и оставила кучу теплых даров. Видать, хмурной с этих саней и свалился, а возница не заметил, укатил.

Подрулила машина. Вышел милиционер и давай попинывать лежака: вставай, мол, алкашня сраная. И сразу понятно, что его не слышат и не видят. Алкаш, видимо, опытный попался, понимает, если милиция не подберет, замерзнет. Тут второй милиционер дверью хлопнул, узнал забулдыгу, — муж его бывшей невесты. Хороший был пацан, и вот скатился. За шиворот дернул: — Лексий, вставай! — А потом напарнику. — Куда его? Домой или на «железку» (вытрезвитель)? — Чутка между собой поспорили, до железки ближе, но там сегодня и так лежат в три яруса. А тем временем лошадиные дары вовсе остыли. Алкаш застонал, для сугреву своим опростался. Стали грузить его в кузов, а он уж задубел, — не гнется, не ломается. Прямо так в позе зародыша и бросили на пол. Тут бы дверь закрыть и торопиться дальше, но как назло замок морозом заклинило. Милиционеры чертыхались, шлепали дверью, проклинали работу.

Артему, конечно, интересно за этим наблюдать, вроде не первый раз видит, а что дальше, не знает. И тут пришла ему в голову прекрасная мысль, а, что если… кажется, нащупал удачную тему для сочинения. Ведь он еще ни разу не писал про вытрезвитель. Не знал, дурак, в какую пропасть валится.

— Э-э-э… это м-м-мой товари-р-р-ищ, — застонал Артем, и даже валенком кинул в милиционера и давай куражиться. — Салабоны, шпаляры… И так удачно сыграл пьяного, что милиционеры всерьез поверили, опечалились за возраст, радушно скрутили сосунка, башкой сунули в кузов и в сердцах захлопнули дверь. Артем, конечно, в первую минуту испугался, стал колотиться в окошко с решеткой…

На крыльце картинной галереи стояла Светличная и все видела, но подробностей не слышала. На милиционеров сразу озлобилась, помчалась за машиной. Примчалась в ближайший опорный пункт, оттуда ее послали в другое место, оттуда в другое. А Артема уже раздели догола, что-то за него написали, подписали. Он доказывал, что пошутил, трезв, как стеклышко, но его шутку не оценили, пихнули в темную комнату.

Холодрыга, зубы, как палочки барабанные. Заревел Артем от обиды, калачиком на железной сетке свернулся и до утра не сомкнул глаз.

Через два дня из милиции в школу пришел протокол задержания. Крюкова Риата Георгиевна вызвала Артема в кабинет, долго слушала, усмехалась, улыбалась. Все поняла, но на обсуждение Совета дружины вопрос Артема все-таки вынесла.

— Нам поступил сигнал. И мы должны на него реагировать, — привычно одернула пиджачок директриса и сквозь очки посмотрела на всех членов Совета дружины. Сегодня мы должны обсудить недостойное поведение ученика нашей школы Артема Гришковца. Ему этим летом поступать в МГУ. И только от вас зависит, какую характеристику ему напишет школа.

Момент, конечно, напряженный. Гришковца жалко, но, если ему простить, какой получится пример остальным. Сейчас все валом повалят за интересом по тюрьмам и вытрезвителям.