Шаманы Байкала. Путевые заметки

Смотрю я на Елену Буентаевну, Григория Николаевича и вижу огромный мир Востока, который имеет своё самостоятельное значение. Они, со своей стороны, смотрят на огромный, в чём-то чуждый и неприемлемый для них мир Запада. Взгляд западного человека на их мир, как на нечто примитивное, сам по себе примитивен. Но они тоже оценивают европейский мир и в чём-то находят примитивным его. Например, за то, что он, как дикость, отвергает шаманизм, опыт предков, насчитывающий тысячелетия, и в этом смысле – его вечную мудрость.

Когда я слушаю рассказы о том, как камлают настоящие шаманы, то „вживаюсь“ во впечатления очевидцев, и передо мной раскрывается мир вечности. Я чувствую, можно сказать, вижу связь, идущую из глубин первобытного мира, впитываю колоссальный опыт, который нельзя и смешно отвергать. Опыт тысячелетий – это не шутка. Суть в том, чтобы он действовал во благо, а не во вред. Это зависит от целей и задач людей, их морального облика, от квалификации шамана.

В ходе экспедиций я настолько привык вживаться в шаманистскую картину мира, пронизанную единством человека и окружающей природы, и с этой точки зрения искать элементы организации родовых общин, что и на животных стал обращать внимание. Но не только этой привычкой, доведённой до автоматизма, пытаюсь объяснить себе нечто неожиданное, что как-то раз произошло.

Шёл я по селу, лил проливной дождь. Он в такие моменты – мой союзник: благодаря ему люди сидят по домам, и не срываются намеченные встречи. Постоянный дождь сначала превращал почву в грязь, а затем смывал её, доходя до самой основы почвы. Так что шёл я по разжиженной земле. Впереди стояли коровы и телята.

И вдруг у меня появился какой-то шум в ушах. Необычные впечатления можно передать так: я ощутил, что окружающие лес, тайга как-то поднялись в сознании. Очевидно, на новый, неведомый уровень поднялись какие-то связи между мной и окружающим миром. Взглянув на животных, я почувствовал не просто элементы организации в их деятельности, вернее четкую организацию, но нечто большее – что есть единство между мной, человеком, и этими животными.

И на этом уровне я „установил взаимопонимание“ между собой и телёнком. С этой пугающей неожиданностью и необычностью точки зрения я понял, почему он шёл, почему остановился и смотрел на меня. Ощутил какую-то новую связь: предчувствие способности проникнуть вглубь мира животных, и что с ними, при желании, можно говорить на одном языке. И почувствовал новый мир, почувствовал связь мира живущих здесь сельских жителей, бурят, с этим миром, способность „входить“ в него и жить в нём. Этот мир другой, беспредельный, и он существует. Он необъятен. Стали теряться привычные ориентиры, и мне стало страшно. И необычное ощущение вмиг исчезло. Но с тех пор мир тысячелетий приблизился ко мне. Знаю, что тогда жили такие же люди. Наверное, хотя их мир был в чём-то и беднее, но во многом и гораздо богаче. Из этого богатства вытекало, видимо, много векторов развития. Вообще же атмосфера этнологических экспедиций – иной психологический мир. Это мир контактов индивидуальных этнокультурных, более того – цивилизационных картин мира.

Глубина этих контактов зависит от силы стремления к ним, интуиции, интеллекта и индивидуальности. Тогда в эти контакты вовлекаются какие-то неведомые, как я понял на собственном опыте, пласты сознания и подсознания. Очевидно, в интуитивно-осознанном процессе постижения иного мира я двигался в глубь, и во тьме мне светили костры тысячелетий. Что может быть увлекательней для историка, чем этот миг проникновения?..

Елена Буентаевна и Николай Григорьевич – дети уже ушедших поколений, сохранившие некое сокровенное знание, своеобразную базу, присущую всем народам. И при общении с ними возникают какие-то зоны (точки) контактов их знаний с моим сознанием на интуитивном уровне познания. Четыре истории, рассказанные мне, – исповедь, знак особого доверия. Почему Николай Григорьевич рассказал мне именно эти четыре истории?

В противостоянии шаманов как сохатых – терпение, выдержка, стойкость, предельная мобилизация сил и трудная победа. В поведении шаманки – жертвенность ради помощи людям, предельная мобилизация всех сил и трудная победа. В поведении родственника-чекиста – самоотверженность, предельная мобилизация всех сил, готовность идти до конца в служении высшей цели, долгу, как он его понимает, посмертная победа над врагами. Причем Николай Григорьевич рассказал и о том, что мог мне, чужому человеку, не говорить: что разведчики, то есть и его родственник, должны были убивать всех, встречающихся на пути, независимо от пола и возраста, так как их никто не должен был видеть. Во всяком случае, сам факт того, что об этой подробности мне сказали, – штрих, подчёркивающий искренность. И жёсткость.