Шамиль

В первый день плена, 25 августа 1859 года, к Шамилю приставили в качестве переводчика подполковника Алибека Пензуллаева. Из Гуниба в Темир–Хан–Шуру и далее в Россию имама сопровождал полковник Трам–повский. Переводчиком служил тот же Пензуллаев. В Петербурге Шамиля познакомили с будущим его приставом полковником Д. Н. Богуславским. Они понравились друг другу. После недолгого пребывания в столице России 2 октября 1859 года Шамиля повезли в Калугу. Трамповского заменил Д. Н. Богуславский. В должности пристава полковник находился всего один месяц, но теплые отношения, установившиеся между этими двумя людьми, сохранялись долгие годы. Время от времени они переписывались и несколько раз виделись. В частности, когда Шамиль второй раз приезжал в Петербург, это было летом 1861 года, его специально встречал и сопровождал Д. Н. Богуславский.

Что же привлекло Шамиля в этом человеке? Кроме личного обаяния, Д. Н.Богуславский блестяще владел арабским языком. Имама удивляло то, что русский человек так же хорошо знает язык пророка Мухаммеда, как и он — мусульманин Шамиль. Они свободно беседовали на арабском языке о содержании Корана, об истории восточных стран, о Кавказской войне и о многом другом. Необходимо сказать, что Д. Н. Богуславский был талантливым ученым. Мы хотим привлечь свидетельство И. Ю. Крачковского. «В конце 20–х годов, — сообщает академик, — я приобрел случайно у неизвестного лица рукописный перевод Корана с примечаниями, принадлежавшими, как говорилось на синей папке, г–л. Д. Н.Богуславскому. Фамилия эта тогда мне ничего не сказала. Я даже не сразу догадался, что в буквах «г–л» кроется чин генерал–лейтенанта, настолько трудно было представить, что эта сложная и серьезная работа принадлежит военному по профессии… Беглый просмотр и различные случайные справки в связи с моими занятиями Кораном быстро убедили меня, что перевод сделан с подлинника и отличает основательного арабиста. Кто он, об этом я не задумывался..

Как‑то раз: — пишет далее академик, — уже в 1932 году, просматривая инвентарь института, книги, документы и письма, я обратил внимание на упомянутый там автограф Шамиля… Адресатом был назван «генерал князь Богуславский», и мне сразу вспомнился переводчик Корана»[99] Личность Богуславского настолько привлекла ученого, что он специально занялся поисками сведений о нем. В собраниях Азиатского музея И. Ю. Крачковский нашел записки зятя имама Абдурахмана, где последний тепло вспоминает о «полковнике Богуславском». Из этой работы академик впервые узнал, что полковник служил короткое время при Шамиле. Богуславский вел дневник, как другие приставы.

Вторым по счету приставом у Шамиля был Аполлон Иванович Руновский, происходивший из дворян Воронежской губернии. Он участвовал в боях против горцев в Дагестане в 1841–1843 годах. Тогда же его ранили пулей в ногу. После излечения А. И. Руновский вернулся в строй. В 1851 году он был служащим на первом фланге Кавказской армии. В 1859 году, 31 октября, сменил полковника Богуславского и приступил к весьма серьезной должности пристава Шамиля. При первой же встрече с Руновским имам попросил, чтобы пристав, дав слово, держал бы его, даже если для этого надо было умереть. «Я здесь на чужбине, — сказал Шамиль, — старый человек, не знаю ни вашего языка, ни обычаев, а поэтому я тут не старик Шамиль, а маленький ребенок, который остался сиротой и нуждается в попечении няньки…»[100]. Он еще попросил:

— Прошу любить меня, и я вам тем же отвечу.

— У нас есть пословица, — отвечал Руновский, — пока ребенок не заплачет, мать не разумеет.

— И у нас есть, — сказал имам, — хорошо, я буду плакать, когда мне что нужно.

Ровно два года находился при имаме Руновский. Все это время между Шамилем и его приставом сохранялись самые добрые отношения. Пристав изо дня в день вел дневник, где делился своими впечатлениями о Шамиле. Нередко мы читаем на страницах его рукописи самые лестные отзывы о дагестанце. Русский офицер представляет Шамиля честным, храбрым, талантливым. И мы верим, что А. Руновский пишет правду о своем подопечном. «Приобретательная способность так же мало в нем развита, — сделал запись в дневнике от 11 января 1860 года А. И. Руновский о Шамиле, — как в грудном ребенке», 29 февраля пристав отмечал: «По утрам Шамиль приходит в кунацкую и занимается поучением или экзаменами сыновей и прочих мужчин… Вечером… рассказывает им разные эпизоды из Кавказской войны за время Ермолова или за время его собственного управления».

Как‑то раз, в минуту откровенности, между Шамилем и приставом произошла такая беседа.

— Ты видишь мою жизнь, — сказал имам А. И. Руновскому, — я довольствуюсь малым и могу довольствоваться еще меньшим. Дети мои должны добывать хлеб так же, как и я его добывал. Для них это будет гораздо легче, нежели это было для меня, потому что я оставлю им*наследство, какого не получил сам: они дети Шамиля.

В другой раз Руновскому захотелось узнать, кого называют абреком. По Шамилю выходило, что абрек — это все равно, что эмигрант, беглец.