Шампанское для аферистки

— Много ты знаешь, да мало понимаешь! У нас в подвальчике замечательная колбаса продается — и вкусная, и полезная, и с витаминами. Пятьдесят восемь рублей всего стоит! А эту дрянь ты где покупала? В дорогущем магазине, небось?! Пашенька ту колбаску так любил…

Лицо Фарафоновой скривилось, и она все-таки расплакалась, растирая по лицу слезы.

«Рыдает, как по покойнику…» — зло подумала Оксана.

Терпению ее пришел конец, и она, выдернув из-под горы пакетов с продуктами свою сумочку, вылетела из квартиры. Однако дальше лестничной площадки убежать не смогла. Ей вдруг стало так жалко себя, что тоже захотелось расплакаться.

Оксана ненавидела эту московскую квартиру с евроремонтом на папины деньги, но все равно грязную и неуютную. И ненавидела эту женщину, скандальную и грубую, словно торговка на рынке. Ненавидела даже Пашку, из-за которого чувствовала себя виноватой. Ну кто просил его заглядывать в тот пакет с маминым футляром? Кто просил забирать его и куда-то нести? Кстати, а зачем он его вообще взял — может, и правда спереть хотел?.. И уж точно никто не просил его ввязываться в драку с ментами! Если б не эта драка, его бы наверняка уже отпустили…

Когда Оксана узнала, что Пашу арестовали, она мучилась целый день. То ли от осознания своей вины, то ли от страха, что Пашка расскажет о ее выкрутасах родителям. Она даже уснуть не смогла в тот день. А наутро убедила себя, что это все-таки чувство вины.

О мерзком характере Марии Павловны Оксана знала давно. Больше всего на свете та любила жаловаться. Сыну на бывшего мужа, бывшему мужу на сына, соседкам на семейство Фарафоновых, семейству Фарафоновых на соседей… Была она всего лет на пять старше Оксаниной матери, но за склочный характер, за вечную неопрятность Оксана про себя звала ее старухой. Оксана подумала: когда Пашку выпустят из тюрьмы — она была уверена, что судить его не посмеют, брат, узнав, что все это время она помогла его матери, поймет, насколько ей стыдно, и не будет ничего рассказывать родителям.

— Мария Павловна, — Оксана, как ни в чем не бывало, вернулась в квартиру, благо дверь захлопнуть не успела, — я поеду, мне на занятия пора… Завтра забегу к вам в это же время, купить что-нибудь нужно?

Фарафонова все еще сидела на кухне и жевала, запивая чаем, кусок «дрянной» колбасы с хлебом.

— Ага, купи-купи, Оксаночка, на ужин что-нибудь покушать. И сладенького захвати обязательно. А колбаса все-таки дрянь… — покачала она головой, отрезая следующий кусок.

Оксана солгала — на занятия она ездила с утра, а сейчас, в пятом часу дня, самое время было направляться домой. Но и туда девушка не собиралась: дома был траур, хотя никто не умер. Дениску посреди учебного года сорвали с занятий и отправили отдыхать, лишь бы под ногами не мешался. С четверга, как папу отстранили, тот только и делал, что сонно слонялся из спальни в кабинет и придирался к каждому, кто попадался на пути. Оксана несколько раз заглядывала к нему — пыталась позвать обедать. Отец сидел в домашнем мини-музее, с маниакальной настойчивостью стирая пыль со своих «древностей». Обед ему носили туда же. Спустился вниз он за это время только дважды — в первый раз до скандала разругался с мамой из-за какой-то мелочи, во второй раз уволил повариху, которая подала ему сметану не в том соуснике.

Маму, напротив, дома застать было невозможно. С утра пораньше она ехала в администрацию, оттуда — консультироваться в очередной раз с Пашкиным адвокатом, потом в Следственный комитет, потом снова в администрацию. Вечерами до полуночи засиживалась у дедушки, делясь нерадостными новостями и продумывая план на завтра. По ночам Оксана часто просыпалась из-за ругани родителей в кабинете. Слава богу, что Дениска все-таки уехал и не слышал этого… Мама хотела и Оксану отправить с братом, девушка даже успела собрать чемодан в поездку, но в последний момент заупрямилась. Пришлось врать, что за прогулы ее немедленно отчислят из университета.

Ехать пришлось недолго. С проспекта Оксана выехала на Николоямскую улицу и издалека увидела его, прогуливающегося вдоль резного забора. Светлые волнистые волосы трепал ветер, воротник на ветровке был поднят, хотя было даже жарко, глаза закрывали солнечные очки и надвинутый козырек бейсболки. Она совсем не шла к его лицу — благородному, тонкому. Еще больше его портила чуть отпущенная щетина. Каждый раз, как кто-то подходил, он смешно отворачивался, боясь быть узнанным. Оксана припарковалась на противоположной стороне и, положив подбородок на руки, сжимавшие руль, улыбалась, наблюдая за ним. Ощущение непередаваемого, уютного счастья охватило ее.

Потом девушка выбралась из машины, захлопнула дверцу и короткими перебежками, как озорная школьница, добралась до набережной. На цыпочках подкралась к нему и, радуясь, что он не услышал, собралась хлопнуть по плечу, но вдруг он резко обернулся и схватил Оксану за запястье. Девушка даже ахнула испуганно.