Shanghai grand: forbidden love and international intrigue in a doomed world

Будущее работодателей Хардуна на Дальнем Востоке было предсказать еще сложнее. Когда в 1880 году Элиас внезапно умер, инспектируя чайные плантации Сассунов на Цейлоне, его сын Джейкоб, руководивший строительством современных хлопковых фабрик в Бомбее, был отправлен на "новые" предприятия Сассунов в Шанхае. Хотя Джейкоб оказался отличным менеджером, его младший брат Дэвид не имел ничего общего с властным патриархом семьи, в честь которого его назвали. Такой же миниатюрный, как и обаятельный, Дэвид полгода проводил в Лондоне, гоняясь за актрисами и танцовщицами. В Шанхае, когда ему случалось появляться в Сассун-о-кес, Дэвид не высовывал носа из гоночных ведомостей. Для того чтобы имя Сассуна сохранилось в двадцатом веке, необходимо, чтобы в дело вступил более острый деловой ум, чем его. Элиас знал, что у него есть внук в Англии, у которого в следующем году будет бар-мицва. В один прекрасный день этого Виктора или другого представителя его поколения можно будет убедить попытать счастья в Шанхае.

Послеобеденная прогулка Хардуна закончилась тем, что он подошел к зданию с черепичной крышей и рядами арочных окон на углу Нанкинской дороги и Бунд. Приближаясь к зданию, которое китайцы называли "новым", Сассун испытывал чувство глубокого удовлетворения. Его центральное положение на набережной реки придавало ему даже большее значение, чем великим британским заведениям - Шанхайскому клубу и Jardine, Matheson & Co.

Тот факт, что в самом сердце иностранных концессий Шанхая - якобы построенных для того, чтобы принести христианство в языческую империю, - находилось здание, принадлежавшее прямым потомкам царя Давида, прекрасно гармонировал с врожденным пониманием Хардуном человеческой сложности.

 

Именно в том месте, где закончилась прогулка Сайласа Хардуна, в тот полдень 1893 года рыбаки из деревни Ху Ту Лей когда-то ставили свои ловушки во время прилива. И именно на этом участке берега, где бросил якорь "Лорд Амхерст", где упрямая китаянка плюнула в лицо Таотаю, не желая продавать землю своих предков, и где склад торговца опиумом из Новой Англии сменился хонгом "нового" Сассуна, суждено было подняться "Катею", величайшему отелю на Дальнем Востоке.

* "Кули", индийский термин, применявшийся к неквалифицированным рабочим по всей Азии, на китайском побережье был преобразован в "кули", что в мандаринском произношении означает "горькая сила".

 

Часть 2.

"Если подумать, обо мне можно узнать очень много интересного".

 

 

4: Сент-Луис, 27 мая 1916 года

 

Это был один из тех поздних весенних дней, когда солнце плавит асфальт на Фаунтин-авеню, окрашивая ее босые ступни и икры полосками мягкого гудрона, а от жары Сент-Луиса Микки хочется оказаться внутри, в прохладе семейного дома. В гостиной стены были заставлены книжными полками, а на пюпитре стоял большой словарь Вебстера. (Его средние страницы оторвались от всех слов, которые она искала. Хорошие слова, как она заметила, начинались на букву "л": licentious, libidinous, lascivious.) Когда стояла хорошая погода, книги были под запретом; ее мать, похоже, считала, что слишком много времени, проведенного за чтением, израсходует ограниченный запас зрения, отведенный молодым глазам. В семье Ханн чтение для удовольствия ограничивалось тридцатью минутами в день.

Несмотря на свое прозвище, данное ей матерью из-за предполагаемого сходства с болтливым ирландским салунщиком, о котором писали газеты, Микки не была сорванцом; она считала игры на улице скучными. В одиннадцать лет ее волосы были уложены в голландскую прическу, а свисающие пряди обрамляли щеки, все еще пухлые от детского жира. В детстве она носила бандаж, чтобы исправить искривление ноги, и это давало ей повод задерживаться в гостиной и листать книжки с картинками, пока ее брат и четыре сестры играли на улице. Теперь же, если она пыталась незаметно пронести книгу на кухонный стол, ее неизбежно ругали и напоминали обо всех детях в Китае, которые были бы благодарны за ее ужин.

В тот день Микки оставила сестер играть в Фонтанном парке и пробралась на задний двор. Она обнаружила, что в расщелине персикового дерева можно спрятать запретный плод. В тени высокого дощатого забора она могла часами читать, оставаясь незамеченной.

Она уже успела просмотреть всю одобренную детскую классику, стоявшую на книжных полках ее родителей. Дэвид Копперфильд, который уехал в Дувр с тремя полпенсами в кармане, удовлетворил ее тягу к приключениям, как и Гек Финн, сплавлявшийся по Миссисипи, той самой реке, которая протекала через ее родной город. Однако в последнее время у нее появился вкус к более экзотическим местам. Она наслаждалась приключениями Кима, ирландского сироты, который подружился с заклинателями змей и тибетскими ламами, бегая босиком по задворкам Лахора. Недавно она прочитала "Кошелек Кай Лунга", повествующую о странствующем рассказчике, который, странствуя по камфорным лесам, ивовым берегам и храмовым садам Китая, добивался успеха у бандитов и варваров.