Shanghai grand: forbidden love and international intrigue in a doomed world

Читатели в Шанхае никогда не сталкивались с таким сладострастным богохульством - по крайней мере, на китайском языке. Воздействие стихов Синмая зависело от его умения играть с ассонансами и сибилянтом в оригинальном шанхайском языке. Как и в случае с сильно фонетическим стихом французского поэта Артюра Рембо, при переводе на английский язык многое из его сути было утрачено.

"У Китая появился новый поэт, свой собственный Верлен", - рапсодировал его друг Сюй Чжимо, который, вернувшись из Кембриджа, сам становился известен своими страстными стихами. Синмай также начал писать короткие рассказы; в его элегантном прозаическом стиле критики обнаружили отголоски другого его литературного кумира, Джорджа Мура.

Синмай действительно был новым явлением. В равной степени способный сочинить безупречное стихотворение дуйлянь - замысловатое китайское хайку, в котором каждый иероглиф противопоставлен метрически идентичной строке, следующей за ним, - или написать достоевское исследование внутренней жизни азартного игрока, он ловко занимал литературное пространство, где Восток встречался с Западом. Если его ранним работам не хватало нюансов Чарльза. Амбивалентную реакцию Бодлера на современность он компенсировал глубоким пониманием китайской культуры как родного сына.

Более того, богатство Синмая позволило ему создать образ урбанистического бульварщика с китайской изюминкой. В Шанхае республиканской эпохи похищения людей делали рискованным занятие фланером, поэтому он обычно предпочитал, чтобы его возили в коричневом седане Nash. Презирая костюмы и галстуки вестернизированных детей компрадоров, он предпочитал усы и длинные коричневые халаты ученого династии Цин. Как будто аристократический Жан де Эссентес, главный герой декадентского романа Жориса-Карла Гюисманса "Против природы", ожил в Катае эпохи джаза - с настоящей филигранью из слоновой кости вместо французских обоев и надежным доступом к лучшему индийскому опиуму.

Пытаясь спасти семейное состояние, Синмай импортировал из Германии ротогравюрный пресс. С запуском издательства Modern Press, за которым последовала Epoch Book Company, родилась издательская империя. В 1932 году Синмай запустил сатирическую газету "Аналекты", наняв в качестве редактора Линь Юй-тана, который стал известным толкователем китайской политики и культуры в американских популярных журналах сороковых годов. Modern Press также публиковала наполненный фотографиями Modern Miscellany - китайский ответ Life - и Shanghai Sketch, ведущее место для создателей маньхуа, карикатур (китайского аналога японской манги), которые впервые расцвели в довоенном Шанхае.

Об общительности, энергии и любви к культуре Синмая ходили легенды. Хотя ему не хватало способностей к бизнесу, присущих стереотипному шанхайцу, он компенсировал это житейским обаянием. Нанеся неожиданный визит в литературный салон, который собирался в ресторане "Сунь Я", он подружился с командой франкофилов, состоящей из отца и сына, и использовал их книжный магазин "Правда-красота-добро" во Французской концессии в качестве модели для своего собственного книжного магазина "Золотая палата". Он приветствовал карикатуриста Мигеля Коваррубиаса, с которым Микки Хан отдыхал в Нью-Мексико, и написал о нем пространную заметку в местном журнале. Будучи одним из основателей китайского отделения ПЕН-клуба, международной ассоциации писателей, он приветствовал Рабиндраната Тагора, раннего сторонника независимости Индии.

Роман "Дом и мир" помог ему стать в 1913 году первым неевропейцем, получившим Нобелевскую премию по литературе.

Одним из главных достижений Синмая стала организация пира для ирландского драматурга и вегетарианца-пацифиста Джорджа Бернарда Шоу. В Китае и коммунисты, и националисты были взволнованы остановкой Шоу в Шанхае во время его кругосветного путешествия 1933 года, с нетерпением ожидая - и с ужасом - заявлений оракула о будущем Китая. Шоу, которому на тот момент исполнилось семьдесят семь лет и к которому относились как к живой литературной достопримечательности, был не столь воодушевлен поездкой: он утверждал, что отправился на "Императрице Британии" только потому, что его жена Шарлотта хотела увидеть мир до своей смерти. В Шанхае Шоу удалось уговорить сойти на берег только после того, как Сун Цин-лин - вдова Сунь Ятсена и член Всемирной антиимпериалистической лиги - пригласила его в свой особняк во Френчтауне. На послеобеденном заседании ПЕН-клуба Шоу угостили блюдом, приготовленным в ресторане "Гунделин", знаменитом буддийском ресторане на Нанкинской дороге. Среди гостей были китайская оперная певица Мэй Лань-фан и язвительный и аскетичный левый писатель Лу Сюнь.

Белобородого Шоу окружили китайские писатели, надеясь блеснуть в беседе. Лу Сюнь, державшийся на достойном расстоянии, сообщил, что они "бомбардировали его вопросами, как будто консультировались с Британской энциклопедией". Шоу, устав от третьей степени, объявил, что ему пора уходить.