Шанс

Сегодня Валеревскому захотелось бренди. Курвуазье ему привез благодарный пациент из Франции. Он берег напиток для особого случая – и случай был… День Рождения. Валеревскому сегодня исполнялся 51. Юбилей был грандиозным, отмечался с коллегами, друзьями и бывшими любовницами в одном из лучших ресторанов Москвы. Сейчас… не хотелось людей, просто стакан бренди на столе и часы… тикающие, отмеряющие время. Ценность времени Валеревский знал, как никто другой. Ведь секунды… решают человеческие жизни каждый день. И тут главное – успеть.

– Алло, Рузана? Это Павел. Я хотел воспользоваться твоими услугами… так часика через два… – Валеревский взглянул снова на часы, предполагая через сколько времени ему захочется потрогать женщину, – нет девочек не надо, хочу сегодня тебя. Такое возможно? Мм… соблазнительно. Сколько? Хорошо, а еще с меня две плаценты для твоего прекрасного личика. Приедешь в больницу или снимем отель? Как знаешь, милая – в «Красных Холмах», – Валеревский засмеялся и поправил свой ремень, предвкушая очень интересную ночь.

Он осушил стакан и включил радио. Фыркнув, выключил – мелодия совершенно не пришлась его вкусу. Он сел на кушетку и расстегнул брюки, вывалив округлый живот. Вздохнул. «Какое пустое все же одиночество. Город большой, людей так много, и все в нем одинокие…»

– Можно? – в дверь зашел Богомольский.

– Чего тебе?

– Я хотел узнать все ли хорошо, вы домой не идете?

– У меня всегда все замечательно, мальчик! Хочешь выпить?

Богомольский взглянул в глаза врача и приободрился. Он взял еще один стакан в шкафу и присел к Валеревскому на кушетку.

Тот удивленно поморщился:

– Тебе что и налить…? Сам не хочешь?

Богомольский молча, наполнил стакан бренди и сказал:

– Я знаю, что у вас день рождения. Почему вы не идете домой праздновать?.

– Домой надо идти к кому-то. А меня никто не ждет. То какой смысл идти… вот сейчас напьюсь и поеду к знакомой на такси. По-моему, прекрасно! Не находишь? Когда ты молод, ты радуешься таким праздникам. Когда не молод, ты просто их принимаешь… ты думаешь о том, что каждый год приближает тебя к смерти. И это не-из-бежно.

– У меня дома мама. Она хорошая… наверно, волнуется, – санитар не мог найти себе места на кушетке, постоянно передвигая ягодицы туда-сюда. Он был чем-то явно обеспокоен, потом резко встал и снова налил себе бренди.

– Эй, притормози! Напиток не из дешевых!, – остановил его Валеревский.

Парень все-таки долил до самых краев и тут же выплеснул все содержимое стакана в рот. В горле зажгло, словно там застрял огромный кусок красного перца.

Богомольский снова сел на кушетку. Его голова немного кружилась.

– Ты ел? Что-то ты быстро набрался! – сказал врач.

– Нет… мне так хорошо… – санитар лег на кушетку, оставив ноги на полу.

Он чувствовал внутри сильное волнение. Его руки задрожали, дыхание стало прерывистым. Он думал только об одном – вот он единственно верный момент для признания. Того самого признания, что сидит в его мозгу и теле уже несколько месяцев, а с языка никак не снимется. Но он не решался.

Валеревский вздохнул, посмотрел на настенные часы. На них было без четверти восемь. За окном темнело. Горели фонари.

– А мать что волнуется? Парень ты взрослый… – неожиданно выпалил Валеревский.

Санитар посмотрел на него исподлобья и расплылся в пьяной улыбке.

– И страшно трусливый… вот и волнуется, наверно. А девушка твоя где? Ни разу не видел тебя с девушками.

– У меня нет… девушки.

– Уже успел разочароваться в женщинах?

– Да… я бы так не сказал, потому что никогда не очаровывался.

Валеревский выпил еще стакан, отрезал кусок колбасы и закусил.

– Я в душевую. Через час у меня важная встреча. А ты иди домой, я вернусь и закрою кабинет!

Валеревский снял свой пиджак, кинул на стул и вышел. Богомольский еще несколько минут просидел молча. Его лоб и щеки покраснели. Вдруг он вскочил, закрыл кабинет на ключ, сел на кушетку, зажал в ладонях пиджак доктора, прижал его к ноздрям, приспустил штаны и начал мастурбировать.

Решетов встал среди ночи и решил, что не будет спать вообще.

– Я в ванну, девочки. А потом пойдем гулять, болтать и доживать мой день! …

Его супруга и дочь улыбнулись и продолжили кофепитие. Красивая и грустная Мадина сидела за столом и долго рассматривала лицо Елены – еще более грустное.

– Не понимаю, как папа все этого не видел, а может, просто не хотел замечать?

– Это уже не имеет значения – Слава умер. Почему-то все, кого я люблю, умирают. В институте я была страшно влюблена в дизайнера Юрия, через год наших встреч его переехал трамвай, через 4 года я встретила Толика Светличного – это был просто невероятно одаренный художник… когда мы готовились к его первой выставке, на него упал стеллаж с рамами… для картин. Перелом височной кости, в больнице он прожил еще три дня – обширная гематома головного мозга. Потом, бросила модельный бизнес… возник твой отец, и столько лет все было прекрасно… потом эта история со Славой, а потом твой отец – ведь он единственный у меня, такой родной.

– Черная вдова – ты… – Мадина пыталась пошутить, но не выходило.