Все это долгое время ему казалось, что только он один пережил разрыв ценой разбитого сердца и разочарования, но прямо сейчас, глядя Еве в глаза, Никита понял, как сильно заблуждался.
Взяв ее ладонь в свою, он наконец произнес:
– Я безумно по тебе скучал.
Ева закрыла глаза и прильнула к горячей, такой знакомой руке:
– Я тоже. Столько времени прошло…
– Двести шестьдесят восемь дней, если совсем точно.
– Ты что, считал? Кто этот Мистер Романтика и куда делся Никита?
– Не хотел тебе говорить, но у меня есть сентиментальный близнец. Зови его Акита. Это он считал каждый день с тех пор, как ты ушла из моего дома, – усмехнулся Никита.
– Долго же ты нас не знакомил. Напомни, и я вышлю ему открытку при случае, – Ева была не прочь обсудить внезапно найденное романтическое альтер-эго Никиты, но сначала хотелось разобраться с их собственной историей.
– Прости. – Ева опустила глаза, рассматривая кончик одеяла. – Уйти тогда – было самым тяжелым решением в моей жизни. И самой большой ошибкой. Казалось, что…
– Пожалуйста, дай мне сказать, это важно. Когда мы встретились в Сан-Франциско – случайно, без повода, как в дурацком романтическом фильме, – я не мог поверить. Так не бывает. С того поцелуя в лифте я не мог думать ни о ком, кроме тебя.
– Но все равно уехал…
– Наверное, ты уже заметила: я не спец по части эмоций, по крайней мере, пока за дело не берется Акита. – Осадчий усмехнулся, но глаза его оставались серьезными. – Я убеждал себя, что это увлечение забудется через неделю. Но когда увидел тебя в аэропорту, понял: я пропал!
Осадчий встал с кровати и, пряча взгляд, зашагал по номеру:
– Твои документы пришли на следующий день. Да, связи решают многое… Я честно хотел отдать тебе эту чертову бумажку, посадить на самолет и жить дальше. Но не смог. Я понял, что не хочу, не могу второй раз упустить тебя. И принял, как казалось тогда, единственно правильное решение: спрятал конверт, надеясь, что все наладится само собой.
Никита отвернулся к окну, чувствуя, как лицо горит от стыда.
Ева молчала, и только ее взволнованное дыхание нарушало тишину. Все еще не находя в себе силы посмотреть ей в глаза, Никита продолжил:
– Я ведь был готов лететь за тобой тогда, весной. Но в последний момент созвонился с Валерой, и, ты ведь знаешь, я ничьих советов не слушаю, а тут… впервые растерялся. Валя сказал, мол, я заигрался, порчу жизнь себе и тебе. Черт, я ведь был уверен, что ничего для тебя не значу!
Напряженными руками Никита вцепился в подоконник так, что побелели костяшки пальцев.
– И я сдался. Не приехал, не пытался тебя вернуть… Мысль о том, что все могло быть по-другому… Фак! Если бы я тогда не струсил, ты бы не оказалась в том чертовом подвале. Когда я думаю, что Алекс мог с тобой сделать… – В пронзительно-васильковых глазах мелькнуло отчаянье.
Всем телом подавшись к Еве, он задал главный вопрос:
– Ты сможешь меня простить?
Если бы еще год назад Никите Осадчему сказали, что он будет стоять перед женщиной такой напряженный, не находящий себе места, вывернутый наизнанку, то в лучшем случае он недоуменно пожал бы плечами, а в худшем – громко рассмеялся: «Наверное, вы меня с кем-то путаете». Но вот он здесь, и вся жизнь сконцентрировалась в одном моменте.
– Как я могу винить тебя хоть в чем-то? Ты буквально спас мне жизнь! – голос Евы дрожал. Вместо холода и отвержения, которые Никита ожидал найти в ее глазах, он с изумлением увидел слезы.
– Мне тяжело от мысли, что я сделала тебе больно: ушла, игнорировала, подозревала… – слова давались ей с трудом. – На самом деле это я должна просить у тебя прощения.
В мягком утреннем свете серые глаза приобрели бледно-изумрудный оттенок, какой бывает у ласковых летних волн, и Никита понял, что тонет в этом океане. Все чувства обострились до предела, смешались, лишая его способности двигаться и логически мыслить. Не в силах произнести ни единого слова, он смотрел на Еву, и та, словно прочитав немую мольбу в его взгляде, прошептала:
– Пожалуйста, иди ко мне.
Этих четырех слов было достаточно, чтобы Никита Осадчий в несколько шагов пересек комнату и, опустившись на колени, коснулся губами ее руки, чувствуя, как оглушительно стучит сердце.
Ева внезапно проснулась, потревоженная негромкими голосами за дверью. На мгновение тело парализовал липкий страх, и первые секунды девушка не решалась открыть глаза: это Алекс, он пришел за ней, она снова в подвале? Но мягкость подушек и цитрусово-пряный запах кофе говорили об обратном. Она в Маниле, с Никитой, ей больше ничего не угрожает.
Дверь открылась, и Осадчий, убедившись, что Ева проснулась, зашел в комнату:
– Доброе утро. Как ты?
На обычно серьезном лице показалась лукавая мальчишеская улыбка, и девушка робко улыбнулась в ответ:
– Хорошо. Наконец-то выспалась… Надеюсь, ты тоже? Или снова караулил всю ночь, чтобы я не сбежала? – Ева выразительно посмотрела на кресло напротив своей кровати, и Никита рассмеялся.
– Вообще-то соблазн был велик, но я сдержался. Позавтракаем?
В гостиной просторного номера уже был накрыт стол, пахло спелым манго, гуавой и свежей выпечкой.